Двойной генерал (СИ)

Аэродром только строится, но взлётная полоса почти готова. Тяжёлый самолёт пока не сядет, но истребитель, а тем более У-2, запросто. 59-ой истребительной дивизии пока существует только на бумаге. И на бумаге не было бы, не ускорь мы с Копцом его создание. Десяток МиГов я сюда отписал, но когда они ещё прибудут. Я и так сильно подстегнул создание авиадивизии. Тут и народу чуть-чуть да маленько.

— Товарищ генерал, когда машины будут? — лицо у комдива Туренко круглое и располагающее. Начинающаяся лысина, как продолжение лба его нисколько не портит.

— Вы нам хоть завалящих ишачков подбросьте.

— Ты это сам с Копцом решишь. У Белова освободиться эскадрилья. И-15 и И-16, вот их и выпросишь. Тебе Минск прикрывать надо. Сошлёшься на меня.

— А если не даст?

— Не даст, тогда посмотрим. Он в курсе, что ты — голый.

Он что-то ещё бухтит, пока мы идём вдоль строений. Недолго идём, кроме штаба, небольшого склада и столовой нет ничего. Есть самое главное — электричество. Вдали рычал трактор, и сновали несколько человек. Взлётную полосу удлиняли.

Нет ничего, и времени нет, чтобы всё по уму делать. Придётся парней на голое место присылать. Но есть и в этом плюс, будут участвовать в строительстве жилья для себя и рабочего ангара.

— Завтра к тебе прибудет специальная инженерная группа. Три радиотехника. Займутся радиосвязью на самолётах. Подумай, где они будут жить и работать. Место для жилья и отдыха на втором месте. Поначалу будут ездить сюда, как на работу…

— Мы все сейчас так, — вздыхает полковник.

— Не понимаю, почему ты самолёты просишь, когда у тебя нет ничего. Ни казарм, ни ангаров, ни складов вооружений.

— Будут самолёты — будет всё, — улыбается полковник. Ещё один хитрец. А мне придётся стройбат сюда перебрасывать? Ага, сейчас! Роту обслуживания без меня сформируют, дело отлаженное.

Стройбатов у меня, на самом деле, немного. Всего четыре, и один уже у Анисимова. А вот строительных участков УРов у меня до чёрта. И делать им особо нечего. Гродненское стройуправление я оставлю на месте, а вот из Ломж заберу. Для них аэродром слишком короткая косточка, работы надолго не хватит. Но мне ещё бомбоубежища надо строить, старую линию УРов восстановить до приемлемого уровня. На всякий случай и не везде, но вдруг пригодится.

Коротко вздыхаю, никак моя заветная мечта не приближается. Бегу изо всех сил, а она, как горизонт, не приближается. Хочу зайти в свой самолёт и связаться, с кем угодно. С любым штабом, а то и отдельным самолётом или танком. Спокойно и без проблем, как в моём времени по сотовому. Вот интересно, ничего им не мешало, плевать на все помехи, хоть в машине говори, хоть в самолёте, хоть в поезде. Особенность сверхвысоких частот? Или цифровой сигнал легче очистить от помех?

Мой следующий задумчивый как бы вопрос вводит Туренко в состояние, близкое к эйфории.

— А не заделать ли тебе бетонную взлётку? — обкатываю эту мысль со всех сторон. Бетонная полоса = независимость от сезона. Дожди и слякоть по барабану. Тяжёлые самолёты могут круглый год ей пользоваться. Дальнебомбардировочная авиация в этой точке получит аэродром подскока. Мне ведь придётся утюжить северные прибалтийские территории, когда заваруха начнётся.

Ещё одно соображение, — я смогу на своём ТБ садиться практически в Минске и, не пользуясь гражданским аэропортом, — устраняет последние сомнения.

— Решено. Будем строить бетонку, — на мои слова полковник расцветает.

На этом и расстаёмся. Бумажная работа в штабе забирает остаток рабочего дня. Ни минутой больше. Такой я себе отдых даю, работаю последнее время согласно трудовому законодательству, самому прогрессивному в мире. А семья-то как довольна! Хотя…

1 апреля, вторник, время 17:30.

Минск, квартира генерала Павлова.

Встречает жена. Есть для неё в этом плюс, сапоги сам могу снять.

— А где Адочка? Гуляет? — вот ещё один признак эпохи, совсем маленькие дети могут играть на улице без пригляда взрослых. Обидеть их могут только другие дети, но тут вступает в дело территориальная солидарность. В своём дворе могут только поссориться и даже подраться, что в самом фатальном случае кончается тем, что проигравший с плачем убегает домой жаловаться мамочке. Победитель дискуссии, кстати, тоже сматывает удочки. На всякий случай.

На мой вопрос стоящий на выходе из прихожей Борька ехидно усмехается. Шура тоже загадочно улыбается.

— Она на тебя обиделась, — жена улыбается всё больше, Борька откровенно ржёт.

Несколько часов назад.

— Пургу ты гонишь, Адка, — выдаёт главный спорщик Митька, — не может такого быть!

Компания пятиклашек весело то ли идёт, то ли скачет по весенней улице. Ада возмущается, её поддерживает подружка Вилена.

— И ничего не пурга! Мне папа сказал!

— Её папа, знаешь кто? — со значением поддакивает Вилена.

— Давайте посчитаем, — предлагает Антон, почти отличник и любитель шахмат, — восемьдесят тысяч красноармейцев…

— Восемьдесят две тысячи пятьсот двадцать четыре! — запальчиво кричит Адочка.