Двойной горизонт

Проспект Покорителей Неба сменился улицей Князя Васильчикова, такой же тихой и красивой, какой была смерть Дмитрия Николаевича, в окружении внуков, правнуков и праправнуков. Совсем не такой, как у Пушкина. История любит затейливые виньетки, и гений русской поэзии, дамский угодник и генерал Тайной Канцелярии, закончил свои дни с пулемётом в руках при прорыве из Магрибского посольства, отбивая нападение диких, но заботливо прикормленных племён. Охранники посольства и свита князя, положили больше трёхсот убитыми и несчётное количество ранеными и уже вырвались из окружения, но Александр Сергеевич получил шальную пулю в сердце, и скончался, не выпуская оружия из закостеневших пальцев.

Семейство Варбургов дорого заплатило за провокацию, но стодвенадцатилетнего поэта похоронили.

С улицы Князя Васильчикова князь свернул на проспект Героев Балтики, названный в честь героической обороны устья Невы от британо-французского десанта. Моряки, солдаты и офицеры гарнизона и простые граждане Ладожска дорого отдали свою жизнь, задержав вражеские войска на целых пять дней.

Войска под командованием Горыни пленных не брали, и вода Балтийского залива окрасилась в алый цвет. А через месяц, в тысяча девятисотом году по григорианскому календарю, Отдельная воздухолётная ударная эскадра под командованием вице-адмирала Ухтомского стёрла в пыль все дворцы и дома королевской семьи в Британии, прервав царствующую династию.

Стюарты, восстановившие власть над Британией, Шотландией, Уэльсом и Ирландией, издали и подписали «Указ о военной угрозе», где каждый, затеявший военное столкновение с Российской империей и Евразийским Союзом, признавался умалишённым и подлежал насильственному лечению в государственной клинике.

– Князь-батюшка, не побрезгуй. И котику своему возьми. – Дородная тётка возле лотка с мороженым протягивала Горыне пару шоколадных батончиков «Московского особого», и князь, любивший сладкое, с удовольствием взял мороженое и полез в карман за деньгами.

– Что ты, батюшка. Род с тобой, какие деньги. – Тётка замахала руками, а князь, наконец-то прочитавший фамилию продавщицы, благодарно кивнул.

– Спасибо, Нина Павловна, может, чем другим угодить?

Бластер, давно сменивший рыжую шкуру на роскошный, отливающий серебром серый мех, слизнул батончик в один присест, довольно рыкнул и повёл головой, ласкаясь об руку маршала, благодаря за угощение.

– Вот, батюшка. – Продавщица мороженого неловко, боком вытолкала из-за прилавка маленькую девочку на костыле, с мягкой плюшевой копией Бластера в левой руке. – Никак доктора не справятся…

Горыня с некоторым трудом нагнулся к девочке и, взяв в руки хрупкое тельце, поднял сначала к груди, а потом выше, вытянувшись к небу.

– Слышишь ли меня, Макошь-матушка?

Резкий, словно удар лучевой пушки, сноп света на долю секунды высветил и маршала, и девочку, что замерла в его руках, и погас.

– Ну, милая. Уже всё. – Горыня прижал прозрачную от худобы девочку к груди. – Выкидывай свою палку. Будешь ты у нас первейшей московской красавицей и первой плясуньей. А всё, что до этого было, забудь. Есть только ты, матушка твоя да люди, что тебе помогали.

Придерживая ножны меча, звеня наградами на парадном кителе и поедая вкуснейшее мороженое, князь прошёл через весь проспект Героев Балтики и через замерший перекрёсток, двинулся вдоль аллеи Покорителей Космоса. Да, Королёв был и в этой истории, но всего лишь одним из главных конструкторов, а генеральным был Фридрих Николаевич Цандер, сын Николая Цандера – главного врача Рижской губернской больницы.

Дело было к полудню, и на улицах столицы, бродили огромные толпы горожан и гостей города. Многие останавливались, видя знакомое лицо и не в силах оторвать взгляд от маршала, поедающего мороженое, и его знаменитого кота, останавливались, провожая взглядом, а многие присоединялись к толпе, идущей следом, которая уже перекрыла эту и параллельные улицы, словно огромная демонстрация.

А Горыне это всё было просто безразлично. Он доел мороженое и с некоторым сожалением выкинул палочку в урну, протёр руки шелковым платком, что вышила ему правнучка – императрица Китая Шоуэнь Третья, и продолжил свой путь.

Жизнь в общем удалась, несмотря на то, что пришлось хоронить соратников, друзей и жён. Аня, свет его души, ушла последней, тихо истаяв словно свечка, вложившись напоследок в поднятый под Казанью внекатегорийный источник, накрывший благодатью все окрестные поля и города. Зачем это ей было нужно, Горыня понимал прекрасно. Она не хотела стареть, разменивая красоту на морщины и старческую немощь, а князь мог лишь быть с ней рядом до конца, держа её лёгкую маленькую ладошку в своей руке до последнего вздоха.

Даже язвительная и резкая Мара не сказала ни слова, забирая истаявшую душу Анны в свои чертоги.