Двойной язык

Я увидела, что это правда так и, по-своему, это был комплимент Иону, и я передала ему слова Персея. Услышав их, он смеялся как безумный:

– Персей думает, что здесь – человек?

– Так и есть, Ион. Будь человеком.

– Твоим словам не хватает убедительности. Хотя как было бы чудесно, если бы со мной произошло бы нечто подлинное, вроде смерти, из-за потери моего достоинства! Нет-нет, моя дорогая. Я буду брести дальше, впадая в старческое слабоумие и обретая не смерть, но забвение. Ну а остатки можешь предать сожжению.

Так примерно и произошло. Он действительно стал глуп, но совсем не так, как временами бывал и прежде. Нет, это была глупость без проблеска мудрости. Пришло забвение, и вскоре его тело умерло. Я не страдала с ним, потому что, как часто бывает в глубокой старости, на самом деле он умер много раньше.

В день смерти его тела я пошла и села в его нише – в первый и, думаю, в последний раз. И – ничего. Он не вернулся. После его смерти мне чудилось, что хотя была я Пифия и вторая госпожа была готова принять на себя мои обязанности, оракул тем не менее умер вместе с Ионом. Я позволила ей соблюдать видимость. Я поняла ту старую первую госпожу, которую знала столько лет назад. Шестьдесят? Думаю, больше. Я потеряла счет годам. Но мир изменился, обойдемся шестьюдесятью.

Когда наступила зима и вторая госпожа перестала прорицать, а молодой человек, который сидел в нише Иона, перестал истолковывать ее бормотания для вопрошавшего, когда, говорю я, смертоносный ветер с гор завихрил нетающий снег на мощеных улицах, – я вернулась к оракулу согласно моему праву и открыла одну створку двери. Я прошла по колоннаде, спустилась по ступеням мимо ниш, обошла треножник и остановилась перед занавесом. На шее у меня висел серебряный ключ с двойным лабрием. Я медленно потянула шнуры, и занавес раздвинулся. За ним оказалась двустворчатая дверь. Я стояла перед ней долгое время, но только одна мысль пришла мне в голову: что бы ни происходило, ничто не имело большого значения. И я вставила серебряный лабрий в серебряный замок и повернула ключ. Открыть створки двери оказалось нетрудно. За ними была сплошная каменная стена горного склона.

На днях я получила письмо от афинского архонта. Ввиду моего долгого служения как Пифии оракула Аполлона, город пожелал поместить мою каменную статую среди алтарей на Марсовом поле. Я написала в ответ – памятуя о бездне пустоты и ощущая, что в ней была своего рода нежность, объяснить которую я не могла никому. Я попросила, чтобы вместо моей статуи они воздвигли бы там простой алтарь с надписью:

НЕВЕДОМОМУ БОГУ.