Двойной капкан

Нифонтов молча положил на стол Голубкова обычный почтовый конверт без марки и штемпеля. Вместо адреса значилось: "Начальнику Аналитического агентства «Контур». (Такая вывеска красовалась на проходной управления.) Надпись беглая, но четкая, от руки. Конверт был вскрыт.

— Что это такое? — спросил Голубков.

— Читай, читай! — кивнул Нифонтов. Голубков извлек листок. Самый обычный, вырванный из небольшого блокнота. Тем же почерком там было написано:

«Пилигрим в Грозном. Дост. 100. Ваш доброжелатель».

— Ну? — спросил Нифонтов. — Подсунули под дверь проходной. Кто и когда — неизвестно. Сразу, не вскрывая, принесли мне. Как тебе это нравится?

— «Дост. 100», — повторил Голубков. — Оценка информации. Такие пометки делали в шифрограммах американцы и англичане. Еще в войну. Это значит: «Достоверность информации — 100 процентов».

— Это значит, что «наш доброжелатель» прекрасно знал, что мы поймем это его «Дост. 100». А значит, и знает, что такое наш «Контур».

— Хуже, — поправил Голубков. — Он знает то, чего не должен знать никто.

«Пилигрим в Грозном».

— Он действительно в Грозном? — спросил Нифонтов.

— Не исключено. Но точной информации нет.

— А почему, твою мать? — рявкнул Нифонтов. — У нас же этот мудак сидит в Терсколе!

Сотрудник оперативного отдела УПСМ капитан Евдокимов, посланный в Терскол под видом туриста-лыжника за день до отлета туда Пилигрима, не был мудаком. Но полковник Голубков был избавлен от необходимости вступиться за своего подчиненного. В дверь постучали. На пороге кабинета Голубкова появился молодой лейтенант-компьютерщик из информационного центра и словно бы запнулся, увидев начальника управления.

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу полковнику? — по-уставному отбарабанил он, не вскинув руку к козырьку фуражки только потому, что никакой фуражки на нем не было. В УПСМ все ходили в штатском.

— Ну, обратись, — разрешил Нифонтов. — Хотя где ты увидел здесь полковников и генералов — ума не приложу.

— Виноват. Константин Дмитриевич, срочное сообщение из Терскола. Вчера в первой половине дня при тренировочном спуске объект П. сломал правую ногу и был отправлен на «скорой помощи» в Минводы. Перед этим его любовница Люси Жермен с помощью молоденькой санитарки турбазы наложила ему на ногу гипс. Капитан Евдокимов сразу же дал ориентировку местному управлению ФСБ. Однако в больницы и травмпункты города объект не поступил. Номерной знак «скорой помощи» оказался фальшивым. Капитан Евдокимов срочно выехал в Минводы и опросил служащих местного аэропорта. Он установил, что человека с приметами объекта видели в аэропорту с двумя не установленными лицами кавказской национальности. Куда они улетели, точно выяснить не удалось. В тот день были рейсы в Москву, Ставрополь и Баку с промежуточной посадкой в Грозном. Евдокимов предполагает, что объект вылетел в Грозный по чужим документам.

— Это все? — спросил Голубков.

— Нет. В тот же день Люси Жермен уехала из Терскола. С вещами. Вероятно, вернулась в Москву. В Терскол вызван другой тренер. Теперь все.

— Спасибо, свободны. Лейтенант вышел.

— А ты говорил — мудак! — укорил Голубков шефа. — В нашем деле мудаков не бывает.

— Ладно, не мудак. Но откуда этот доброжелатель знает все раньше нас?! И кто он, так его перетак?

Этот вопрос и Голубкова очень интересовал, но сейчас его мозги были заняты совсем другим.

— Генрих Струде, — проговорил он и повторил, словно бы пытаясь поймать все время ускользавшую мысль:

— Генрих Струде. Журналист, которого никто… Стоп! Звони в МИД, Александр Николаевич. Срочно! Лучше по «вертушке». Своему ангольскому другу. Пусть немедленно выяснит, поступал ли к ним запрос о Струде. Кроме нашего. И когда.

Генерал-лейтенант Нифонтов был не из тех, кому нужно разжевывать сказанное. Он быстро соображал. Он стремительно вышел из кабинета, но тут же вернулся:

— Бегом в экспедицию! Если досье Пилигрима не вернули в ФСБ — забери. Если успели — немедленно затребовать и привезти к нам. Срочно, спецкурьером. Это приказ!

III

Через пятнадцать минут, когда генерал-лейтенант Нифонтов вновь появился в кабинете начальника оперативного отдела, на столе перед Голубковым лежал соответственным образом упакованный и засургученный пакет, подготовленный для курьера правительственной связи. Увидев его, Нифонтов удовлетворенно кивнул и тут же осуждающе покачал головой:

— Вот засранцы! Еще неделю назад должны были отправить! Будет у нас хоть когда-нибудь нормальная исполнительская дисциплина?

— А зачем? — благодушно спросил Голубков.

— То есть как — зачем?

— Знаешь, Александр Николаевич, был у меня сосед, еще в бывшем Свердловске, инженер-строитель. Он говорил так. Что вы возмущаетесь? Бесхозяйственность, косность! Социализм им не нравится! А между тем в социализме огромные запасы энергии! Энергии бесхозяйственности, энергии косности, энергии бюрократизма.

Только эту энергию нужно уметь обернуть себе на пользу, а не во вред.

— И он умел? — поинтересовался Нифонтов.

— Научился. Правда, не сразу. Сначала отсидел пять лет за приписки в особо крупных размерах.

— А ты говоришь!