Двойной (киндер)сюрприз для босса

Они правда работают до шести? Серьезно? С девяти до шести, пять дней в неделю, и никто не заставляет их пахать в выходные, праздники или сверхурочно? Я точно не сплю?

Надеваю пальто, выхожу в общем потоке сотрудников.

На улице меня ждет сюрприз. До боли знакомый черный джип. И силуэт бывшего босса за рулем.

Я вздыхаю. Ну это уже перебор! Он же такой супер-занятой! Что его привело сюда в этот час?

Пытаюсь скрыться, затеряться в толпе, но Зарецкий не дремлет. Едет за мной до самой остановки.

– Маша! – опускает стекло автомобиля. – Садись, подвезу!

– Вы что, меня сталкерите? – злюсь я, сверкая на него глазами.

– Да прям! – врет Зарецкий, не краснея, – По делам тут был, у Броневого. Нам же с вами по пути, в одном доме живем! Присаживайтесь.

– Доеду на маршрутке, не беспокойтесь! – стучу каблуками по асфальту.

Зарецкий паркуется прямо под запрещающим знаком. Выбегает из машины. Я ускоряю шаг. Но он нагоняет меня.

– Маша! – в его руках роскошный букет из роз. – Это вам.

– Сабиночке своей подарите!

– Сам знаю, кому мне дарить! – рычит Зарецкий. – Может хватит уже ломаться? Свою гордыню поумерь!

– Мне ваши веники не нужны. Свою гордость я не преуменьшаю. А вот вам бы не помешало свою заиметь!

– То есть хочешь сказать, что у меня нет гордости?! – глаза его загораются нехорошим пламенем.

– Нет. Вас отшиваешь, а вы обратно, как бумеранг или как банный лист к заднице лип… – договорить я не успеваю.

Роскошный букет роз летит в урну, а Зарецкий стремительно сокращает расстояние меж нами. Мне совсем не нравится, ни его вид, ни его настрой. Я срываюсь на бег, сворачивая с тротуара в подворотню. Там-то крепкое мужское тело бывшего босса и настигает меня.

Меня хватают, зажимают у стены. А крепкие жесткие мужские губы решительно впиваются в мои. Я захлебываюсь, задыхаюсь, а его горяченный язык, будто вернувшийся домой послей долгой разлуки нагло хозяйничает у меня во рту.

Зарецкий неистово целует меня, ошеломленную, неподготовленную, так, будто это его последний поцелуй в жизни… а я… у меня темнеет в глазах. Кровь стучит в висках, пульс зашкаливает. Ноги уже не держат, и если бы не Зарецкий, вцепившийся в меня точно клешнями, я бы уже валялась на стылой земле!

* * *

Последние несколько дней сама не своя. Губы горят неистовым, жадным, запретным поцелуем. Ладонь все еще помнит то, с какой силой я залепила ему пощечину. У него аж красный след от моих пальцев остался. Не знаю, как он будет объяснять это Сабиночке, да мне и не интересно, пусть объясняет как хочет.

Интересно другое, зачем он вообще полез ко мне?! Зачем нужен был этот поцелуй-нападение? У него какие-то проблемы с женским полом? Жена не дает, кхм… достаточно любви и ласки?

В голове полная каша из вопросов, и ни одного внятного ответа. Хорошо, хоть меня на новой работе не трогают, потому что мои мысли сейчас далеки от насущных рабочих моментов. Матвей тоже шарахается от меня, ходит по стеночке, да по струночке. Без напоминаний забирает детей из сада, занимается ими.

Неделю не вижу Зарецкого. Вроде отстал после оплеухи. За машиной его не слежу, прихожу с работы наверняка раньше него и больше в подъезд носа не кажу.

В субботу чувствую себя настолько разбитой всеми переживаниями и волнениями, что мне просто необходимо съездить на кладбище к родителям, чтобы хотя бы мысленно посоветоваться с ними, как быть дальше.

Прошу Матвея посидеть с детьми, сама же, одевшись скромно, без грамма косметики, вызываю такси.

Мне не страшно там днем. Народу достаточно, выходные все же.

Какое-то время ухаживаю за могилками, ставлю свежие букеты, выкидываю сухие. Мысленно веду диалог, советуюсь с ними, пытаюсь разобраться в себе, в своих чувствах, в дальнейшей жизни.

Приходит время уходить. Прощаюсь. Обещаю навещать их почаще. Сдерживая слезы, выхожу за оградку на центральную аллею.

Народу словно бы поуменьшилось. Тут, на довольно широкой аллее, дорогие памятники. Видно, что усопшие были не простыми людьми. Около одного такого, капитального каменного надгробия вижу знакомую фигуру.

Мужская спина, затянутая в черное пальто. Коротко-стриженный затылок, склоненный к могиле.

Всматриваюсь повнимательней! Зарецкий! Ого! А что он тут делает? Я не могу остаться в стороне и просто пройти мимо. Это ли не знак и не попытка дать мне ответы на некоторые вопросы?

Подхожу поближе. Мужчина все еще не видит меня. Он сидит на корточках, погруженный в свои мысли, полностью ушедший в себя. Не знаю, стоит ли его трогать в подобном состоянии, или просто пройти мимо…

Я в кроссовках. На «мягких лапах» все же подхожу ближе. Ни ветка не треснет под моими ногами, ни сухой листок.

Дует осенний ветер. Зарецкий без шапки. Кончики его ушей покраснели. Но он сидит неподвижно, будто в глубоком трансе.

Стою рядом, но никак не обнаруживаю себя. Читаю то, что высечено на камне: Константин Демидович Зарецкий, далее, идут годы жизни. Короткой жизни… Мужчина прожил всего тридцать три года. Очень жаль, когда уходят молодые. Мог бы жить и жить… интересно, что произошло? Болезнь? Несчастный случай?