Двойной кошмар

   Голуби отправились на дно чаши, а дядька Белоглаз, вдруг став строгим и неприступным, набросил на плечи почти новую шкуру, поверх неё кусок полотна с вышивкой по краю, и велел развести огонь под треножником. Потом он навис над костром, бормоча непонятные слова, а все остальные почтительно застыли вокруг.

   - Прими наш дар, о богиня! - выкрикнул Белоглаз, вскинув руки к небу. - Прими наш дар, и благослови эту трапезу!

   От крика дядьки с веток слетели испуганные пичуги. С пронзительным писком сорвался с верхушки сосны пёстрый дятел и, сверкнув пёрышками головки в лучах солнца, полетел в лес.

   Запах жарящейся птицы стал гуще, запахло горелым жиром. Треножник сняли с огня, и голубей выложили на принесённую дядькой доску. Ловко разделав тушку, Белоглаз отошёл в сторонку и сел, скрестив ноги, на травку. Толстопуп последовал его примеру.

   Они расселись в кружок возле костра, и Кубышка обошла всех по очереди, кладя в руки по куску хлеба, на котором исходил жиром и ароматным паром кусок голубиного мяса. Потом она обошла всех по кругу ещё, выкладывая на траву листья с нарезанным кусками сыром и горстью мелких оливок.

   Ромка впился зубами в птичью ножку. Мясо таяло во рту, горелая кожица хрустела, исходя жиром. Ножка мгновенно исчезла, и он опомнился, только когда на зубах захрустела тонкая, полая внутри косточка. Ромка взялся за сыр, сырой, желтоватый, похожий на творог, запихнув в рот сколько смог. Желудок радостно пел. Оливки, мелкие, горькие, были восхитительны, и Ромка сжевал их вместе с косточками.

   Появился кожаный бурдючок с вином, и дядька Белоглаз плеснул немного прямо на угли костра. Угли зашипели, дурманящие пары растеклись в воздухе. Потом бурдюк наклонили над широкой расписной чашей, и вино забулькало, разбиваясь о глиняное дно.

   Вино щедро разбавили водой, но даже эта слабенькая, кисловатая жидкость ударила голодному, не наевшемуся птичьей ножкой и куском сыра Ромке в голову. В ушах зашумело, в желудке разлилось приятное тепло. Мир показался намного симпатичнее, чем был с утра.

   Дядька Белоглаз, блестя уцелевшим оком из-под повязки, хорошенько отхлебнул из чаши, и вновь пустил её по кругу. Мальцу тоже досталось разбавленного вина, и он начал тихо хихикать, развалившись на травке и болтая в воздухе тощими, загорелыми ногами.

   - А грудь-то у неё была вот какая! - услышал сквозь шум в ушах Ромка. Раскрасневшийся дядька Белоглаз показывал сидевшему рядом, тоже румяному Толстопупу размер чьей-то груди. - Не у каждой коровы встретишь!

   - Правильно, царская дочь, не абы кто, - с видом знатока поддакнул дядька Толстопуп.

   - Тот малый что сказал - из очага вырос? Слыхали, слыхали... - продолжал вещать, блестя хмельным глазом, почтенный дядька. Свою церемониальную шкуру он отложил в сторону. Тут же, поверх шкуры, лежала аккуратно свёрнутая вышитая тряпица.

   - Вырос, - опять поддакнул Толстопуп. - Большой такой, толстый.

   - Ну, ну, - погрозил пальцем дядька. - Ни ты, ни я того не видали! Но чтоб у бога - да не толстый...

   Дядька засопел, смутившись, и отхлебнул из чаши. Толстопуп зыркнул в сторону жены, сидевшей неподалёку, и тихонько обгладывающей птичье крылышко с остатками мяса, и тоже отхлебнул вина. Отёр рот рукой и обернулся к Ромке:

   - А я ведь тебя вот таким пискуном помню! - он развёл руки и показал размер пискуна. Выходило, Ромка в то время был не больше кошки. - И брата твоего помню.

   Толстопуп тяжело вздохнул и помотал головой:

   - И как я вас тогда не убил, даже не представляю...

   Глава 9

   - И где он, этот перелаз? - зло спросил глюк.

   Они стояли у поваленной сосны. И так уже еле различимая тропинка здесь ныряла под ствол, и пропадала в траве.

   Ромка почесал зудевшую под блохастой шкурой спину. Обед под кисленькое винцо закончился внезапно и отрезвил собравшегося вздремнуть на травке, сонного Ромку.

   Он уже клевал носом, уютно пригревшись рядом с костром, где догорали остатки голубиных потрохов, и струился к небу сизый дымок, когда дядька Толстопуп ткнул его твёрдым пальцем в бок и весело сказал: "Эй, парень! Пора идти!" "Куда?" - пробормотал Роман, с трудом разлепив глаза.

   Дядька Белоглаз с достоинством ответил: "Не бойтесь, мы вам путь укажем. Всё как есть обрисуем, до последнего поворота."

   А Толстопуп поддакнул: "Мы, небось, не дикари какие. В городе бывали, людей повидали!"

   Тут же у костра, на клочке земли, присыпанном золой и приглаженном ладонью, дядька принялся чертить план местности. Ромка сонно таращился в эту импровизированную карту, глядя, как Белоглаз выводит на золе прутиком линии с кружками.

   "А как дойдёте до перелаза", - бубнил в бороду дядька, - "так сворачивайте по тропке, что к сосняку ведёт. Она одна такая, не проп устите. Там будет старый пень, так вы его обойдите, и прямо от того пня держите солнце над левым ухом, и так идите. А там уже и до горки недалеко..."