Двойной расчет

— Но Анжела никогда не говорила о близнецах! — удивился Джереми. — Она всегда вспоминала о маленькой сестренке, рождение которой перевернуло ее жизнь.

Не в силах скрыть волнение, пожилая женщина опустила голову.

— Эта беременность меня измучила! И когда я, наконец, родила этих детей, которых так страстно и долго желала, то странным образом впала в глубокую депрессию, от которой поначалу не могла оправиться. То, что называется послеродовой депрессией. В моем случае болезнь приняла очень тяжелый характер: целых пять недель я была не в себе и не могла заставить себя заниматься своими малютками. Как только какая-нибудь из них начинала плакать, у меня опускались руки. Муж мне много помогал, но Анжелу все это вывело из равновесия окончательно. Я в этом уверена. С самого первого дня она воспринимала новорожденных как своих смертельных врагов, это было видно по ее глазам. Ей было тогда уже пять лет, но ни разу ей не захотелось приласкать малышек. Наоборот! Часто я ловила ее на том, что она пыталась ущипнуть или укусить кого-то из них. Она была болезненно ревнива. Признаюсь, моя реакция на подобные вещи не всегда была правильной — видимо, я еще недостаточно оправилась от болезни, чтобы правильно оценивать последствия своих действий. Мне не хватало терпения, не хватало сил. Я слишком часто ее ругала, а иногда случалось и нашлепать.

Пожилая женщина прервала свой рассказ, ее душили рыдания.

— Вспышки гнева у Анжелы становились все чаще, все неистовее, но у нас не было ни времени, ни сил, чтобы попытаться ее понять. Наверное, она почувствовала себя брошенной. Мне казалось, будто она портит нам жизнь. Без нее мы были бы счастливы. Часто своими криками Анжела будила малышек именно в тот момент, когда я больше всего нуждалась в отдыхе. Как же я на нее злилась тогда! Я взвалила на нее ответственность, которая была слишком тяжела для ее возраста. Но, повторяю, не думаю, что этот эпизод нашей жизни способен все объяснить в характере Анжелы. Спустя два месяца, когда мое «детоненавистничество» стало понемногу сходить на «нет», я стала все силы отдавать уходу за девочками: чувство отрешенности сменилось чувством вины. Я старалась им компенсировать то, что недодала в первые месяцы их жизни.

Госпожа Массо печально вздохнула.

— А однажды ночью меня разбудил страшный шум в комнате девочек, потом одна из них заплакала. Им было два месяца и три дня. Я кинулась туда. То, что предстало моим глазам, ужаснуло меня!

По напудренным щекам пожилой женщины потекли крупные слезы. Люси и Джереми молчали, взволнованные ее рассказом.

— Одна из колыбелек оказалась перевернутой, — продолжала она. — Анжела стояла посреди комнаты как раз рядом с ней. Я закричала и бросилась к малышке, чтобы поднять — она была придавлена кроваткой. Моя маленькая Валерия. Мой ангелочек. Она была мертва.

Люси и Джереми были потрясены услышанным, тяжесть высказанного обвинения подавляла их.

— Ее убила Анжела? — наконец осмелилась прошептать Люси.

Госпожа Массо помедлила с ответом, как бы взвешивая слова, которые собиралась выговорить.

— Мы так и не узнали, что же собственно произошло. Анжела объяснила нам, что пришла в детскую, чтобы проверить, спят ли девочки, и взяла Валерию на руки, потому что она была «больна». И будто бы в этот момент колыбелька опрокинулась, и ребенок упал на пол. Рассказ ее был сбивчив, это все, что мы из него поняли. Но в голову приходят всякие мысли. А в детской, рядом с опрокинутой кроваткой, я нашла подушку Анжелы. Врачи констатировали внезапную смерть, но я…

И госпожа Массо замолчала. Но через несколько мгновений подняла голову и вытерла глаза.