Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий

И вот что любопытно: во всех публикациях, посвященных реабилитации, практически никакой конкретики не имеется. В «Заключении» главной военной прокуратуры говорится: «приговор по данному делу был вынесен только на основании показаний, данных осужденными на предварительном следствии и суде и не подтвержденных никакими другими объективными данными». И потом сплошь и рядом перепевалась одна и та же тема: отсутствие вещественных доказательств. Может быть, кто-нибудь объяснит, какие в этом случае могли быть вещественные доказательства? Списки заговорщиков, потерянные в казино? Дневник Ягоды с описанием каждого шага? Заготовленные заранее манифесты в сейфе Тухачевского? Так, чтобы Борис Михайлович Шапошников со вздохом сказал: «Меня, старого солдата, эти люди сделали антимилитаристом…»

Ну, простите, не получилось – тупые русские генералы таким изысканным штукам у немцев научиться не сумели… Азия-с…

Из всех материалов, посвященных реабилитации, можно вытащить разве что информацию о проверке, в ходе которой было «установлено, что дело сфальсифицировано», а «показания были получены преступными методами». При этом материалы самой проверки отчего-то берегут сильнее, чем пресловутый оперативный план.

Хорошо. Обратимся и мы к «свидетельским показаниям». Бывший заместитель главного военного прокурора Борис Викторов опубликовал воспоминания о работе в составе спецгруппы по пересмотру «дела Тухачевского». И каков же «криминал»?

«Первые страницы дела… Справки на арест: „Органы НКВД располагают данными о враждебной деятельности…“ О самой деятельности ничего конкретного… А где санкция прокурора на арест? Нет санкции…

Вот что сразу обратило на себя внимание: несоответствие дат арестов с датами первых допросов, которые были учинены спустя несколько дней. Не могло же быть так, чтобы арестованных не допрашивали? (А где было допрашивать того же Тухачевского, которого арестовали в Куйбышеве и потом везли – в поезд, что ли, спецбригаду высылать? – Авт.)»

Ответ простой. Члены комиссии «предполагали, что допросы велись, но показания не устраивали тех, кто возбудил это дело».

Далее. «Мы заметили на нескольких страницах протокола серо-бурые пятна (на страницах 165–166 одного из пятнадцати томов следственного дела! – Авт.) Такие пятна оставляют капли крови… проконсультировавшись со специалистами, назначили судебно-химическую экспертизу… Оказалось, действительно кровь».

Поговорили о процессе. «Стенограмма состояла всего из нескольких страниц». Несколько – это сколько? Согласно «Справке», одно только выступление Фельдмана заняло 12 листов стенограммы, выступление Корка – 20 листов, не считая множества допросов подсудимых. Так сколько это – «несколько»?

Поговорили о том, «как вообще в те годы велось следствие», без доказательств применительно к данному делу.

«На заключительной стадии… получили отзывы ряда крупных военачальников… Они были единодушны в том, что разработанные Тухачевским и его соратниками… основы ведения крупных боевых операций… были по достоинству оценены, применены и развиты…»

А это тут при чем? С каких это пор талант мешал генералам устраивать заговоры?

«Новое расследование по делу Тухачевского подходило к концу…» — пишет автор. Да, но где же собственно расследование? Где кропотливое сопоставление протоколов, выявление антагонистических несоответствий, нарушений закона? Да полно, юрист ли это вообще пишет? Как пишет юрист, видно на примере той же книги Сухомлинова, посвященной «делу Берии».[67] А это что было?

Еще один свидетель со стороны реабилитации – генерал-лейтенант в отставке Н. А. Веревкин-Рахальский. В 1937 году он был зам. начальника военной академии, т. е. заместителем Корка и присутствовал на суде в качестве зрителя.