Двойной запрет для миллиардера (СИ)

Я прекрасно понимаю, а еще лучше понимаю то, что сказано между строк. Клиника частная с узким спектром услуг, зато сюда едут со всего мира. Репутация кристально чистая, рисковать ею никто не станет, но в особых случаях всегда и для всех существуют исключения.

Об аллергии на препараты я в курсе, именно поэтому остались недолеченными прошлые переломы. Удивительно, что зелье Андроника не вызвало никаких реакций.

Значит надо правильно повести разговор.

— А если не по протоколу? — спрашиваю негромко, ровно настолько, чтобы профессор услышал. Но у него похоже абсолютный слух.

— Если не по протоколу, то есть несколько препаратов, на которые у вас нет аллергии, — он переходит на шепот, — но там могут быть осложнения другого рода

Вместо вопроса смотрю профессору прямо в глаза. Он принимает это как побуждение к действию и продолжает:

— Для понижения тонуса симпатического отдела вегетативной нервной системы применяются антиадренергические препараты центрального действия. Они могут вызвать частичную амнезию ретроградного характера.

— Частичная ясно, а ретроградная это как? — перебиваю профессора.

— Это значит, что есть риск забыть о событиях, предшествующих инициирующему событию.

— И… как долго?

— Что? — теперь он спрашивает.

— Как долго она будет длиться, эта ваша ретроградная амнезия?

— Точный механизм развития амнезии до сих пор не изучен. В вашем случае все зависит от продолжительности терапии. Как правило, медикаментозная амнезия носит временный характер.

— Значит, у меня два выхода. Первый, отказаться от операции и сесть в инвалидное кресло, а второй смириться с потерей памяти?

Профессор мужественно выдерживает мой горящий взгляд и разводит руками.

— Временной, смею напомнить. Или давайте остановимся на физиотерапевтических процедурах.

Да. Прогревание и ультразвук. Мы это уже проходили, результат на снимках у рентгенологов.

Откидываюсь на подушку. Перспективки прямо скажем не радужные.

— Я должен подумать, профессор, — говорю, сглатывая слюну.

— Конечно, господин Громов, — он поднимается с кресла, — но времени у нас не так много. Если решитесь на операцию, процесс подготовки следует начать как можно скорее. И вы конечно же можете проконсультироваться в других клиниках.

Киваю, но понимаю про себя, что это бесполезно. Моя аллергия никуда не денется, и большинство клиник просто откажется меня оперировать.

Профессор уходит, я лежу и бездумно смотрю в окно. Выбор как будто бы очевиден, но… Я ни за что не сяду в инвалидное кресло, для меня это хуже смерти. С другой стороны, готов ли я забыть себя? В памяти всплывают большие карие глаза, темные шелковые волосы, пухлые розовые губы. Разве я имею право позволить себе ее забыть? Бред какой-то…

— Сынок, можно? — в палату заглядывает мама, и я сажусь в кровати, опираясь на подушку.

— Зачем ты спрашиваешь? — протягиваю руку, она наклоняется и целует в макушку.

Втягиваю носом с детства знакомый запах и зажмуриваюсь. Каждый раз, когда она вот так ерошит затылок, я становлюсь десятилетним пацаном. С отцом по-другому, он всегда вел себя с нами как с взрослыми.

— Вы снова поругались с отцом? — она садится на край кровати, и я двигаюсь, освобождая больше места.

— Да так, немного, — машу рукой, не стану же я жаловаться на собственного отца. Но мать перехватывает меня за пальцы.

— Сынок, не сердись на него, — она вглядывается мне в лицо, — ему так тяжело сейчас, ты просто не представляешь. Ты знаешь, мой папа всегда был несправедлив к Марату. Теперь еще это завещание. Все его партнеры отказываются иметь дело с Маратом, я подумать не могла, что папа на такое способен. Но они готовы работать только с Мартином…

Она осекается, и теперь я вглядываюсь в нее.

— С Мартином?

— Или с тобой, — поправляет мама сама себя, — конечно же с тобой. Но ты никогда не интересовался бизнесом, сынок. Не обижайся, но всерьез тебя папины партнеры вряд ли сейчас воспримут. Тебе придется учиться, а пока Марат готов взвалить на себя часть обязательств. Только для этого нужно, чтобы они не знали, что ты Марк. Потом мы все всем расскажем, когда ты выйдешь из больницы. Что произошла путаница, и что тебя приняли за Марти…

При упоминании о брате на глазах у матери выступают слезы. Не хочу ее еще больше расстраивать, в принципе мне все равно, если для семейного бизнеса так лучше. В конце концов мы так и договаривались, что после того как я закончу лечение, семья Громовых выступит с опровержением гибели Марка Громова, то есть меня. А пока отцовские безопасники роют землю в поисках предателя.

— Мам, я говорил с профессором, — дожидаюсь, пока она успокоится, и поглаживаю по руке. — Есть одна проблема…

***

Открываю глаза, сверкающая белизна слепит глаза, отчего они безостановочно слезятся.

— Как вы? — надо мной склоняется женщина в белом медицинском костюме. — Вы меня видите?

Медленно киваю.

— Пить, — говорю одними губами, сам себя не слышу.

— Вам много нельзя, — она приподнимает мою голову и подносит к губам стакан со спасительной влагой. Делаю глоток, и стакан исчезает, а я со стоном валюсь обратно на подушку.