Двойные мосты Венисаны

рявкает капо, и вдруг Агата чувствует, что в воздухе, в самом воздухе вокруг что-то переменилось. Все дело в запахе: откуда-то плывет запах, знакомый Агате запах, сладкий и горький одновременно, Агата тянет носом – и чувствует, что в этом запахе есть что-то еще, что-то мясное и странное. От изумления она на секунду перестает изображать плач и озирается, но видит только стоящие неподалеку красивые саночки, те самые саночки с пышноволосой женщиной и ее пьяным спутником. Женщина и ее спутник страшно ссорятся, их голосов не слышно, но мужчина явно кричит на женщину, а женщина на мужчину, потом мужчина замахивается кулаком, а женщина изо всех сил отталкивает его от себя, и он чуть не выпадает из саней. Она бросает котенка ему на колени, выпрыгивает на снег и, поддерживая свою роскошную, длинную, белоснежную шубу, по которой рассыпаны светлые вьющиеся волосы, задыхаясь, бежит вперед, не замечая, кажется, ни солдат, ни детей, ни Худых ворот. Она так красива, от нее веет такой силой, что и толпа, и солдаты невольно перед ней расступаются – и тут дама чуть не падает, потому что у нее на пути вырастает крошечная оборванная фигурка: это девочка-нищенка в грязной перьевой шубке – видно, бежала за санками дамы, а теперь обрадовалась возможности догнать красавицу здесь, у ворот. Глаза у девочки огромные, губы припухшие, на скулах играет румянец, она пошатывается («Наверное, от голода», – успевает подумать Агата) и протягивает даме пустую ладонь, и под задравшейся полой шубки Агата на секунду видит край зеленой плащаницы. «Не может быть! – потрясенно думает Агата. – Не может быть!» – но в следующую секунду маленькая нищенка медленно оседает на снег, и Агата действительно узнает это болезненно похорошевшее лицо: это Ульрика, это правда Ульрика – так вот куда ее брат тайком ходил на рассвете!

– Прекрасная лихорадка! – кричит Ульрик. – Это прекрасная лихорадка, отойдите от нее, расходитесь скорее!

– Всем стоять! – ревет капо, но его никто не слушает: солдаты разбегаются, в толпе давка, передние ряды напирают на задние, слышны крики и ругань, и тут Агата чувствует, как кто-то резким рывком пытается содрать у нее со спины рюкзак. Агата вцепляется в лямки, крутится на месте, но чужие руки держат рюкзак мертвой хваткой, и тогда Агата закидывает руку за голову, вцепляется нападающему в волосы – и вдруг у нее в руках остается длинноволосый, завитой, пахнущий сладко, горько и странно женский парик. Изумленная Агата на миг забывает про рюкзак, тот соскальзывает у нее с плеч, что-то вываливается из рюкзака и бьет Агату по ноге – это две крошечных статуэтки, святой Лето и святопризванная дюкка Марианна, кажется, весь рюкзак зачем-то забит такими статуэтками. Агата оборачивается – и видит коротко остриженные волосы, темные глаза, любимое лицо, и мама шепчет:

– Я люблю тебя, моя девочка. Спасибо тебе. Спасибо, – и в следующую секунду происходит невозможное, совершенно невозможное: рюкзак ложится маме на плечи, в два длинных, стремительных шага мама оказывается возле отступившего к самым Худым воротам капо охранного отряда – и припадает к его губам долгим, бесконечно долгим поцелуем, и капо отвечает на этот поцелуй, и несколько секунд – пока народ кричит и теснится, пока Ульрик незаметно помогает встать на ноги совершенно здоровой сестре, быстро стирающей с лица румяна, пока солдаты пытаются, грозя арбалетами, навести в толпе хоть какой-то порядок – мама и капо держат друг друга в объятиях, стоят, прижавшись лбом ко лбу, а потом мама делает шаг – и Худые ворота, навсегда уводящие человека в Венисальт, захлопываются за нею, и тут Агата принимается рыдать всерьез, совершенно по-настоящему.

Сцена 11, угодная святой Агате, потому что мир в ней поворачивается страшной, но правильной стороной