Двойные неприятности

Ну, вот так мы с Четом Драмом и познакомились.

Если нечто подобное случится снова, то мне хотелось бы, чтобы он оказался с самого начала по мою сторону баррикад.

В свое время мне случалось ошибаться в людях, но я никогда и ни в ком не ошибался так сильно, как в Драме.

Теперь все в порядке.

И чувствую я себя вполне сносно. Если человек с проломленным черепом, у которого саднит каждый ушиб, а каждая царапина от пули причиняет боль, может чувствовать себя вполне сносно, тогда я чувствую себя просто великолепно.

Я снова в Национальном аэропорту Вашингтона, но на этот раз направляюсь домой. Наконец-то я возвращаюсь! Мы сдержанно, по-мужски, попрощались с Четом, и я пробрался сквозь толпу репортеров, чтобы ехать в аэропорт. Репортеры, казалось, остались довольны нашим рассказом, а какой-то британский папарацци даже бормотал что-то насчет того, что мы — настоящие герои, пролившие кровь за правое дело.

Может, мы и не такие уж герои, но крови пролили предостаточно.

Я оставил Чета в здании сената с сенатором Блэром Хартселлом. Доктор Фрост тоже был с ними. Изначально он решил не давать показаний, поскольку из известной ему информации и из пленок старик узнал, что может втянуть во всю эту историю Алексис и «немножко» навредить ей.

Но поскольку против Алексис было возбуждено уголовное дело по подозрению в убийстве и она уже дала показания полиции, ничто из того, что может сказать доктор, ей уже не повредит. И в самом деле, теперь у Фроста было гораздо больше оснований для дачи показаний, и, когда Драм доставил его к сенатору, он заявил, что расскажет комиссии все как на духу.

Хотя сделать это ему будет нелегко — он очень любит свою дочь.

Рейген находился в больнице. Оттуда его отправят назад в Калифорнию и в тюрьму, если не в газовую камеру Сан-Квентина. Несмотря на трагические ситуации, в которых он побывал в последние несколько часов и каждая из которых могла стоить ему жизни, он остался в живых. Но он никогда не будет ходить. По крайней мере, на собственных ногах.

В аэропорту до отлета домой я сделал два звонка в Лос-Анджелес. Первый звонок был Тутси. Большой, толстой, милой Тутси Меллербам, которая определенно его заслужила. Она извергла на меня лавину восторженных чувств, и не только по поводу услышанных от меня новостей, но главным образом потому, что я ей позвонил. И неожиданно, прямо на полуслове, я умолк. Я вдруг вспомнил.

Вспомнил о помощи, которую она бескорыстно мне оказывала. Вспомнил, как она сказала: «Если я узнаю что-нибудь ценное... что мне за это будет?» — и широко улыбнулась при этом. И это была весьма многозначительная улыбка. И мой шутливый ответ, мол, я поведу ее на «Умирающего гладиатора» с Чезаре Ломбарди. Вспомнил, как она удивилась тогда и вполне серьезно спросила: «Правда?» И намеки с тех пор, вроде: «Это ценная новость, Шелл?» Намеки, которые отскакивали от моей тупой башки, словно мячики.

И я вспомнил выражение ее лица в тот день, когда я опять не понял ее намеков, а она уже устала намекать. Помнится, я подумал тогда, что у нее разболелся зуб. Но зубы тут были ни при чем. Просто я причинил боль Тутси.

В конце концов я все-таки договорил фразу после продолжительной паузы, но о чем она была, не помню. После этого разговор наш как-то не заладился, но тем не менее я сумел продержаться еще пару минут, после чего повесил трубку.

Я тупо уставился на телефонный аппарат. Как жаль, что Тутси такая толстая!

Затем я позвонил Келли Торн, моей Келли. Это был чрезвычайно важный для меня звонок. Ее ласковый голос доносился до меня сквозь мили, спокойный и тихий, с придыханием и разрывающими сердце всхлипами, которые в конце превратились в смех. Все было в полном порядке. В наилучшем виде.

Я мысленно представлял ее зеленые глаза с поволокой, огненно-рыжие волосы и губы.

— Я должен бежать, золотце. Не могу опоздать на этот рейс.

— Когда ты будешь здесь?

— Сегодня вечером. Реактивный самолет приземляется в Инглвуде в пять часов, значит...

— Замечательно! Тогда до встречи.

— Ну, не... сегодня. Завтра, Келли. Скорее всего завтра.

— Я счастлива, Шелл. Очень. Но почему не сегодня?

— Прости, золотце.

На мгновение я задумался о последних минутах своего только что оконченного телефонного разговора. Разговор получился какой-то неловкий, но важно, что я позвонил.

— Завтра, Келли, — повторил я. — Сегодня... у меня свидание с Тутси.

ЧЕСТЕР ДРАМ

После того как Скотт покинул кабинет Блэра Хартселла на следующее утро, сенатор, небритый, но такой счастливый, каким я никогда прежде его не видел, углубился в чтение документов, которые мы ему доставили. Его восторгу не было конца, и он то и дело похлопывал меня по спине своей твердой тяжелой рукой.

Перед уходом Скотт сказал:

— Я никогда не любил прощаться.

— Ты — довольно хороший детектив, — сказал я в свою очередь.

— И ты тоже, особенно для жителя Вашингтона.

— Может, останешься на пару деньков? Я задолжал тебе добрый галлон выпивки.

— Второй галлон ставлю я. Однако лучше в другой раз. Мне необходимо возвращаться. Дела. — Скотт лукаво подмигнул мне.

— Эта Келли симпатичная.

— Хоуп тоже.