Двоюродные братья

Шие хотелось сказать ей с издевкой:

— Товарищ, вы когда нибудь кушали сырую картошку?

Но сказал он совсем другое:

— Социалистическую брошюру!??

— Идемте ко мне, я вам ее покажу.

— Больше мне ничего не остается, как вы думаете?

— Нет, почему же, идемте...

Она взяла его под руку.

— Идемте, я вас познакомлю с товарищами.

В другой раз он бы выругал ее, но девушка говорила так искренно, что он не решился. Разговаривает она напевно, и Шие приятно слушать и улыбаться.

Кончается улица, начинается другая. Под падающим легким снежком разгуливают парочки. Шие идет с девушкой. Кажется, на него смотрят.

— На сегодня довольно, товарищ!

Перед уходом он должен сказать, где его можно застать.

Все это он мог бы рассказать Илье и обязательно в юмористическом тоне, как будто это только шалость, но...

В рабочей столовой Он получил письмецо с голубой маркой «Керн каемес»⁷. В нем было несколько слов: она не закончила беседы, она ждет в библиотеке.

Шие, который считал, что он видит человека насквозь, посмотрел на себя в зеркало и сказал:

— Я вижу чем ты дышишь товарищ.

Но видел он только большую папаху из спутанной грязной шерсти, зияющие дыры на пальто без пуговиц и небритый подбородок.

Он не смел сказать себе, что где-то глубоко в нем жило настойчивое желание пойти к девушке. Холостые годы, строго рассчитанные и занятые работой, борьбой и тюрьмой, годы, которые исключили возможность близости с женщиной, годы, энергия которых текла совсем по другим руслам, может быть, шли к перелому. Вое это ощущалось помимо воли, и все же Шие решил в библиотеку не ходить. Он просто пойдет гулять. Он пришивал пуговицы на пальто и думал: интересно, чего хочет от меня такая девушка.

На улицу он вышел бритый, вымытый, в легкой летней фуражке вместо папахи.

Девушка уже ждала у дверей библиотеки.

— Без папахи! Ах, как я рада, товарищ! — встретила она его.

Он ощутил дрожь, скользнувшую по телу, и ничего сказать не смог.

— Зайдемте, я познакомлю вас с товарищами, я им обещала.

Ему стало досадно, что он дает себя морочить. Она воображает, что без папахи он пришел ради нее, она хочет познакомить его с товарищами.

— Нет, товарищ, я сегодня не могу.

Минуту она молчала, не понимая. Она устремила на него умоляющие глаза:

— Товарищ, я прошу вас, товарищи ждут...

Она придвинулась к нему ближе, казалось, что она скоро расплачется. Он испугался ее близости, отодвинулся, и внезапная догадка осенила его:

«Она ведь влюблена в меня!»

Он не помнил, подумал ли он или же высказал вслух, но, повернувшись, тотчас ушел.

Теперь, как обычно, он лежал на кровати. Илья сидел на стуле, широко развалившись, и наполнял темную комнату густым папиросным дымом.

Перед уходом Шие зажег свет.

— Пойдем-ка вместе...

На улице они молчали. Им казалось, что сегодня они впервые увидели друг друга по-настоящему. У каждого было о чем размыслить, обоих занимали мысли о каких-то приятных, веселых, хотя и неконкретных вещах, и эти мысли вызывали радостную улыбку, и обоим казалось, что они идут особым, необыкновенно легким шагом по новой и светлой улице.

Мостовые отшлифованы санями, шаг сухо скользит. На каком-то этаже повисла сковородкой озябшая луна, синим светом обливая снежные улицы.

В студенческом союзе все узнали Шиину сибирскую папаху.

Девушка встретила его радостно и подвела к группе студентов.

Вначале чуждались друг друга, искали тем для разговора.

Девушка поспешно уселась и сказала:

— Товарищи, я председательствую, какие вопросы мы обсуждаем?

Обсуждать вопросы? У студентов не было вопросов. Был один вопрос: товарищ Лия принесла весть, будто она склонила одного из главных бундовцев на сторону сионистов, и вот он пришел. Студенты, хорошо знающие Лию, отнеслись к ее словам с осторожностью, и только Моисей Брахман, авторитет группы, верил ей.

Лия не дала им долго раздумывать. Она то поднималась с места, то вновь садилась. Она устремила свои черные глаза на Моисея Брахмана, как бы зовя его на помощь. Брахману стало тепло от ее взгляда, он на минуту забыл, что сидит среди товарищей, и долго смотрел на Лию, а когда вспомнил, где находится, в голове у него все смешалось и мысли испарились. Как ветер, преследуя бумагу, гонит ее, так и мысли Брахмана бежали от него. В голове было пусто, как на улице в позднюю ночь. И Лия отвела от него свой взгляд.

— Естественно, товарищи, мы должны знать, о чем мы будем говорить, естественно также, что повестка дня важная вещь. Но снова...

Подходили новые люди. Шие забыл, что он сидит между чужими.

Илья затаил на нижней губе усмешку, он иронически оглядывал окружающих. Увидев себя окруженным множеством людей, он почувствовал, что ему необходимо чем-то выделиться из этой толпы, и, словно спохватившись, он обратился к соседу:

— О царской полиции? Я уже вам расскажу о моей практике.

Он вспыхнул, лицо посветлело. Он помнил лишь одно: он среди людей и должен их поразить. Он рассказывал о жандарме, которому не удавалось его арестовать. Все смеялись, всем это нравилось.

Моисей Брахман хотел было выразить свое восхищение, но Лия опередила его, и он с досадой отвернулся.