Читаем Двор. Баян и яблоко полностью

— Да, да… видно, всамделе, это так и есть! — и он опять залился румянцем.

«Молодчина, выбор твой даже очень хорош!» — удовлетворенно подумал Никишев и деловито предложил вслух:

— Знаешь, я хоть и не техник, а все-таки и мне было интересно ознакомиться с этими прейскурантами и брошюрками… давай посмотрим их еще вместе.

Тут как раз зашел Петря Радушев, который тоже принял участие в просмотре, и наконец все остановились на одном, наиболее удобном и экономичном типе сушильной камеры.

— Только уж теперь держи ухо востро, председатель! — сказал в заключение Радушев. — Сразу-то, не узнавши броду, не суйся в воду, а то нас с тобой опять утопят, обязательно утопят!

— Позвольте, позвольте! А когда же это вас двоих… утопили? Как? Почему? — заинтересовался Никишев.

— А уж об этом пусть председатель расскажет, — усмехнулся Петря и пошел по своим делам.

И Семен рассказал простую историю о том, как несколько месяцев назад на колхозном собрании «утопили» их совместное с Радушевым предложение о механизации. Выступая тогда на собрании со своими выкладками, он, признаться, не задумывался о том, кто и как встретит его сообщение. Ему казалось, что если он старается для общего блага, для всех, так и ему ответят тем же. И как же оба они с Радушевым были ошеломлены, когда на собрании поднялся шум и споры, когда противники механизации потопили в своих скандальных выкриках все планы Семена Коврина!

— И пошли мы с Радушевым с того собрания как оплеванные! — заключил Семен и даже зубами скрипнул — боль и досада после того неожиданного провала помнились так остро, будто это было вчера.

Никишев, к удивлению Семена, выслушал рассказ спокойно и сказал только:

— Случилось то, что и должно было случиться.

— Как то есть? — удивился Семен.

— Да ведь вы же, уважаемые товарищи, ничего не подготовили к тому собранию. У вас, как мне представляется, не были учтены силы «за» и «против», потому вы и не знали, на кого именно вам опереться, от кого ждать поддержки. Но падать духом после этого провала не следует. Ты, я вижу по всему, собираешься провести в жизнь задуманное… Но уж теперь, Семен Петрович, надо действовать умнее и наверняка.

— Буду действовать! — упрямо промолвил Семен. — Да ведь я об этом, основном, в письме своем отписал… я ведь потом нашу с Радушевым ошибку понял. Но хоть я и понял, а все-таки мне чертовски трудно по-прежнему! Вот чувствую, знаешь, как на подводные камни того и гляди наскочит наш, так сказать, колхозный корабль… того и гляди пропорет ему дно или бока!..

— Кто-то и «работает» для этого, кому-то и нужно пропороть дно… и понятно: ты, как руководитель, должен отчетливо знать, кто поддерживает передовые начинания и кто вредит им. Сам видишь, Семен Петрович, вопрос, который ты прежде считал только хозяйственным, в действительности в такой же степени…

— Вопрос политический, — подхватил Семен. — Вот в том-то и трудность!.. Кружишься целый день, а голова как в огне, да еще и вглядывайся в каждого, что он колхозу и тебе готовит: хлебушко теплый или камень холодный?.. Петря вон ни за что не хочет ни угадывать, ни доглядывать, — тогда, говорит, работа вся станет. Выходит, мне одному это делать?

— Зачем же одному? Опирайся на верных людей и вместе с ними наступай на тех, кто хотел бы вставлять палки в колеса. Ну, а я со своей стороны буду помогать тебе… вглядываться, вдумываться, так сказать, по отдельным чертам и черточкам составлять целые портреты, идет? — и Никишев заговорщически подмигнул Семену.

— Есть, товарищ комиссар! — браво вытянулся Семен, как бывало в давние фронтовые дни.

— Только одно условие, Семен Петрович: вся эта внутренняя работа по определению людей, понятно, должна — проходить незаметно для чужого глаза. Здесь я просто гость, твой старый фронтовой товарищ… погостил и уехал…

— Понимаю, понимаю! — чему-то радуясь про себя, тихонько засмеялся Семен. Потом начал рассказывать, что видел в дальних садах, которые исколесил на коне вдоль и поперек. Урожай фруктов ныне редкостный — деревья просто гнутся под тяжестью яблок, слив, груш; не будь поставлены всюду подпорки, все это богатство еще до съема просто рухнуло бы наземь!.. Если нынешнюю же осень не будет установлена сушильная камера, большая часть садового урожая пропадет.

— Словом, Андрей Матвеич, механическая сушильная камера должна быть установлена в нашем колхозе! — вдруг закипевшим голосом прошептал Семен и крепко сжал кулаки. Потом глянул куда-то вдаль и обратил к Никишеву потемневшее лицо, осунувшееся от внутреннего напряжения. — Да пусть мне теперь под ноги хоть целую гору подкатывают, а вот надо, надо нам вперед шагнуть — и шагнем, не сдадимся!

Когда Семен ушел, Никишев поднялся к себе на чердачок и, записав мысли и впечатления сегодняшнего утра, закончил их следующими словами:

«А, собственно говоря, что происходит сейчас в колхозе «Коммунистический путь»? Надо обязательно, во что бы то ни стало сделать новый решительный шаг вперед, а это дается только в борьбе!»

Снизу загудел колокол, сзывающий к обеду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее