Читаем Двор. Баян и яблоко полностью

— Не трудись, дядя Петря… ведь мы же еще вчера с председателем наш участок сбора обозначили… а кроме того, я как бригадир…

— Ну ладно, ладно… — прервал Радушев и отошел. Володя проводил его удовлетворенным взглядом. Уверенность, что он как бригадир поступил правильно, все сильнее бодрила Володю. Опьяненный легкой, как молодое вино, веселостью, Володя снял первое яблоко.

— Ребята! Помните уговор! — и Володя быстро оглядел десятка полтора обращенных к нему юных лиц, освещенных золотистыми отблесками раннего утра. — Яблоко не рвать, а вот так снимать… снимать, понятно? Осторожно повернуть… раз-два… и снять вместе с ножкой… так оно дольше сохранится. Далее. Избави вас боже яблоки наземь сбивать!.. Оно же нежное, яблоко… сразу образуется на нем пятно — и начнется гниение…

— Да что ты разгуделся, право… будто мы об этом не знаем, — проворчал нетерпеливый Костя Шилов, тараща на бригадира белесо-голубые глазки.

— Во-первых, мне об этом вчера председатель напоминал… а я твердо обещал своей бригаде его слова передать, — со сдержанной строгостью разъяснил Володя. — И, во-вторых, хотя все мы это и знали, а в прошлом году яблоки чаще всего просто рвали… и я тоже рвал как попало…

— Верно, верно, Володя… — горячо поддержала Лиза. — Вот и поэтому еще в прошлом году уйма яблок пропала!.. Ты тоже помнишь, Валя?

— Помню… так вот и было, — подтвердила Валя, помаргивая коричневыми глазами с влажной поволокой, которая и придавала ее взгляду выражение телячьей кротости, как иногда посмеивался над ней и Володя. Сегодня Валя еле поднялась с постели. Вчера тетка заставила ее перестирать целую гору белья, с которым девушка, даже при завидном здоровье, еле управилась только перед самой зарей. Ей и двух часов не удалось поспать, тело у нее все еще ныло от усталости, голова болела, в висках словно постукивали злые молоточки, отяжелевшие веки так и закрывались против ее воли.

— Ты уж не заболела ли, Валька? — обеспокоилась Лиза, которая рядом с ней снимала яблоки. — Ой, да у тебя глаза слипаются!..

Валя не умела и не привыкла жаловаться: это ведь было бесполезно — ее, сироту, мало кто жалел. Она кротко ответила, что почти до рассвета стирала.

— У-у, знаем мы эту Устинью… ленивее да злее никого в селе нету! — возмутилась Лиза. — Но неужто дядя Ефим не мог за тебя заступиться?

— Он заступался… да ведь он дома-то как на отшибе… — вздохнула Валя. — Если бы он не помогал мне, я по сю пору у корыта мучилась. «Ты, — говорит он тетке, — будто назло навалила на девчонку столько работы — ведь ей же завтра в бригаду ранехонько надо выйти». А тетка ему: «А я назло, назло и делаю — пусть лопнет бригада эта!»

— Вот гады ползучие! — вспыхнула Лиза. — А мы, знаешь, давай-ка назло всем Устиньям так поработаем, что они только ахнут… ладно?

— Ладно… — кротко улыбнулась Валя, вскидывая тяжелую голову. Но понемногу, равномерно двигаясь на прохладном ветерке, Валя оправилась, и несносные веки перестали слипаться. Она даже повеселела и на вопрос Володи: «Ну, как там?» — свежим голоском ответила:

— Дело идет!

Кое-где под яблонями уже начали шуметь из-за нехватки корзин. Стоило появиться Николаю Самохину, как на него сразу накидывались с просьбами и попреками. Не хватало корзин, из-за чего задерживались перевозка фруктов и взвешивание их на складе.

— Слышь-ка, Самохин, придумай что-нибудь, — предложила обстоятельная Антонина Шилова. — Ежели ты взялся за перевозку да за развес, так уж обеспечивай все как следует.

— Да уж я, кажись, стараюсь, — смущенно басил Николай. — Но сама видишь, лошаденка-то ведь одна для перевозки отпущена, да и на телегу сверх меры корзин не поставишь… а на складе мне в помощь даден один зеленый парнишка… вот я и кручусь, верчусь, как вьюн!

В ответ раздался дружный хохот и посыпались шуточки насчет того, что широкоплечий и грузный Николай Самохин меньше всего напоминал вьюна.

Но бойкая чернобровая молодайка Домашка Селезнева, озорно подмигнув, насмешливо заявила:

— Что вы на него зря наговариваете, на Николу Самохина? Это он с нами на ногу тяжел, словно медведь в малиннике, а где в другом месте он сущий вьюн… ей-ей! Вон как он возле Вальки вьется-увивается… ну вот словно невидимая сила туда его тянет!.. Охо-хо!.. Беда ведь это — быть бородатым да женихаты-ым!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее