Двор чудес

«Приказываю всем начальникам караулов замка Фонтенбло оказывать почет и уважение моему другу Флёриалю, именуемому также Трибуле».

Монтгомери не заметил двусмысленности этой фразы, да он и не в состоянии был рассуждать. Он подписался. Трибуле взял драгоценный документ и сказал:

— Как вы понимаете, дорогой мой, с таким подспорьем я могу пройти где угодно.

— Ладно! — в ярости просипел Монтгомери. — Ваша взяла, но ненадолго. Через неделю, уж я постараюсь…

— О, через неделю мы будем уже далеко отсюда.

Это и нужно было знать капитану.

«Лишь бы ты не соврал, гад!» — злобно подумал он и ушел.

Трибуле проводил его до порога, а на прощанье отвесил глубокий поклон.

* * *

На другое утро Монтгомери устроился в королевской передней и с нетерпением ждал, когда Франциск I его позовет. Но король был занят важным делом: одевался к охоте. В лес он уехал, так и не спросив капитана гвардии, чем закончился вчерашний розыск.

Мы уже видели, какая сцена разыгралась по возвращении между Франциском и герцогиней д’Этамп, видели, что Монтгомери удалось заслужить королевскую улыбку и это его немного приободрило, видели, наконец, как король пошел к Жилет и что случилось там.

Тут Франциск I наконец вспомнил о вчерашних распоряжениях. Он вызвал Монтгомери и стал расспрашивать так мрачно, что капитан перепугался и подумал, что придется пережить порядочный нагоняй.

Но тут же он овладел собой и очертя голову, полагаясь на случай и переменчивость придворной жизни, ответил:

— Государь, арестовать даму Феррон и двух разбойников не удалось. Причина очень проста, государь: и эта женщина, и те двое уже покинули Фонтенбло.

И Монтгомери, не щадя подробностей, на ходу принялся придумывать разные любопытные для короля сцены. Под конец он объявил:

— Вчера, государь, мы арестовали шестьдесят человек, они содержатся в замке. Если Ваше Величество даст дозволение, я их всех отпущу, раз те, кто интересовал Ваше Величество, бежали…

Франциск I выслушивал доклад с сумрачным видом. Мысли его явно были где-то далеко.

Наконец он не сдержал тяжелого вздоха и, обратившись к Монтгомери, сказал:

— Извольте, сударь. Освободите арестованных. Вы уверены, что тех, о ком мы говорили, нет в Фонтенбло. Оно и к лучшему, покончим с этим.

* * *

Еще часа два Франциск I сидел, запершись, у себя. Его сильно поразило внезапное появление Маржантины, которая заслонила от него Жилет и грозила ему кулаком.

Через два часа люди видели, как король вышел из кабинета. Он казался мрачным и озабоченным. Франциск I направился к покоям герцогини д’Этамп. Что он собирался делать у Анны? Неужели искать утешения?

А хитроумная герцогиня, кажется, ожидала этого визита… Ее наряд был тщательно продуман. Одевшись или, вернее, раздевшись с изысканным искусством, она готовилась к последнему бою за возвращение короны.

Короны? Но она же и впрямь была почти королевой… Или, может быть, в ее сознании таилась какая-то чудовищная надежда, связанная с убийством двух человек?

Так или иначе, войдя к герцогине, Франциск I сел или, вернее, рухнул в кресло и воскликнул, как после битвы при Мариньяно[8]:

— Все потеряно!

Однако на сей раз он не осмелился прибавить «кроме чести»…

Он не обратил внимания ни на прихотливый наряд Анны, ни на ее многообещающую улыбку, не заметил даже, что она бросилась к нему, приготовив губы для поцелуя.

«Должно быть, ему очень плохо!» — подумала она.

Для такой женщины, как герцогиня д’Этамп, сомнений быть не могло.

Этого короля — великого женолюба и волокиту, отмеченного следами старости на лице, влекомого к могиле недугом — короля, который всю жизнь насмехался над женщинами и любовью, рубаку, который в женщине всегда видел только предмет удовольствия, теперь одолела маленькая бесхитростная девочка.

Голубые глаза, чистые и бездонные, как безоблачное небо ее родных краев, потрясли этого циника. Он дрожал, вздыхал, плакал. Он наконец-то полюбил! Это было возмездие, которое постигло его на вершине карьеры великого любовника.

У Анны перехватило в груди. Задумавшись, она смотрела, как плачет король. Она ему больше не любимая женщина! Она лишена власти, которую много лет имела над сердцем государя! Она поняла: ее женская карьера закончилась.

Эта драма безмолвно разворачивалась в потаенных уголках ее мозга. Анна соглашалась на отречение. Да, она отрекалась от престола! Но лишь от престола возлюбленной. А вот за политическое королевство, за влияние на ум короля, раз уж потеряно его сердце, она собиралась бороться из последних сил.

Анна тихонько подошла к королю, наклонилась, поцеловала в лоб. То был уже не поцелуй любовницы. В этом движении сострадания, в этом поцелуе утешения было даже что-то материнское.

Она прошептала:

— Что ж, бедный мой Франсуа, тебе до того плохо?

Французский король спрятал голову на груди склонившейся над ним женщины и разрыдался.

Поистине изумительно ловка, почти прекрасна и почти величественна была эта любовная жертва — это превращение Анны, герцогини д’Этамп.

Она спросила: