– Добрый господин, не могли бы вы хоть немножечко приоткрыть окно? – спрашиваю я сладким голосом.
Он улыбается отвратительной улыбкой и, наклонившись вперед, открывает окно кареты.
Мне достаточно секунды, чтобы сложить губы и издать один короткий резкий свист, а за ним – один низкий.
Жандарм, сидящий ближе, сразу бьет меня по лицу.
– Без шуточек, – приказывает он.
Удар несильный, но я чувствую во рту вкус крови. Думаю, он разбил мне губу. Он нависает надо мной, источая силу и власть.
– Вы об этом пожалеете, – говорю я ему.
Они с шумом закрывают окно.
Жандарм поднимает руку, чтобы снова ударить меня, но в этот момент пялившийся на мою грудь напарник тычет его в бок.
– Что это?
– Что? – переспрашивает тот, но потом тоже это слышит.
Я сижу с закрытым ртом и не издаю ни звука. Но удивительно: мой свист будто висит в воздухе. Как эхо, он повторяется снова и снова. Сначала тихие и отрывистые, звуки становятся все громче и перерастают в единый хор позади нас, и перед нами, и вокруг. Лошади шарахаются, экипаж дергается, я слышу, как ругается кучер. Свист будто запутывает нас в сети, приближаясь со всех сторон. Лошади начинают ржать, а свист становится все громче и яростнее.
Потом он прекращается, и наступившая тишина пугает гораздо больше, чем все остальное.
Один из жандармов стучит в крышу экипажа прикладом ружья.
Слышится голос (кажется, кучера), извергающий проклятья. Звук, как будто что-то тяжелое стаскивают с крыши. Потом испуганные слова мужчины, который просит сохранить ему жизнь. Молитва о прощении грехов.
Жандармы переглядываются, оба мертвенно бледные.
Взводят курки пистолетов.
– Мы вооружены! – кричат они в дверь кареты.
Дверь распахивается, и они стреляют, не заметив того, что и задняя дверь в это время тихо открывается под грохот их выстрелов. Почувствовав ворвавшийся внутрь холодный ветер, они поворачиваются, но поздно – одного из жандармов уже тянут из экипажа спиной вперед. Второй хватает меня и прижимает к щеке пистолет. Я чувствую холодный металл, впивающийся в кожу.
– Я убью ее! Я размозжу ей голову! – вопит он.
Я смеюсь в тисках его рук.
– На вашем месте я не стала бы этого делать.
Снаружи не доносится ни звука. Мертвая тишина. Жандарм в панике заставляет меня встать и, по-прежнему прижимая пистолет к щеке, выталкивает меня из кареты.
Сотня Призраков окружили нас как безмолвная стража. И ни следа кучера или второго жандарма.
Во главе Призраков стоит Гаврош. Он замечает пистолет, потом переводит взгляд на лицо жандарма. И угрожающе качает головой.
Жандарм вдруг удивленно моргает, его глаза расширяются от испуга, и я замечаю, что к его шее прижат кончик острого ножа.
С крыши экипажа свешивается Монпарнас.
Жандарм бросает пистолет и поднимает руки вверх. Один из Призраков забирает оружие, и оно исчезает в сером плаще. Пистолет продадут Контрабандистам, и еды в котле хватит на неделю. Я широко улыбаюсь.
Монпарнас соскальзывает с крыши, приземляясь на ноги изящнее любой Кошки, и встает перед жандармом. Он смотрит мне в лицо, на секунду задерживает взгляд на разбитой губе, а потом обращается взором к жандарму. Тот бледнеет.
А я говорила ему, что он об этом пожалеет.
– Я нашла Этти, – говорю Монпарнасу. Он смотрит на меня. Подозревал ли он, что я сама ее спрятала, – не могу сказать.
Слышу стук копыт по холодному камню, и, как взволнованный рыцарь, немного запоздавший с моим спасением, появляется Сен-Жюст верхом на коне.
– Нина!
– Сен-Жюст! – Я бросаюсь к нему. – Армия…
– Знаю, – коротко отвечает он. – Я проскакал через целый полк.
Он окидывает взглядом сцену: я, Призраки, Монпарнас и пустой экипаж.
– Ты в порядке? Я волновался за тебя, – говорит он и спешивается.
Волнение – непривычное чувство для Сен-Жюста. Он чаще одержимо вынашивает планы, чем волнуется.
Гаврош протягивает руку к поводьям лошади, и Сен-Жюст передает их ему. Глупец. Эта лошадь наполнит котел на целый месяц.
– Я должна сказать тебе…
Сен-Жюст замечает мою разбитую губу.
– Ты ранена.
Смутившись и чувствуя на себе взгляд Монпарнаса, отталкиваю его.
Сен-Жюст оглядывается и непонимающе хмурится.
– С тобой не было жандармов?
Стараюсь придать лицу спокойное выражение. Сен-Жюст снова переводит взгляд на меня, потом смотрит на Монпарнаса.
– Вы же не убили их, правда?
У меня нет на это времени.
– Сен-Жюст, я видела во дворце план действий армии, – стараюсь говорить быстро. – Ты должен предупредить остальных. Ты должен остановить начало протестов.
Он смотрит мне прямо в глаза.
– Все именно так, как предупреждал Орсо, – продолжаю я. – Революция обречена. Правительство знает о вашем местоположении, повсюду вас будет поджидать королевская армия.
– Ты уверена? – спрашивает Сен-Жюст; в нем не осталось и следа беспокойства обо мне.
– Я видела это во дворце. Там есть карта города, точно такая же, как у вас, на ней отмечено расположение всех ячеек Общества.
Сен-Жюст сплетает пальцы рук и напряженно думает.
– Ты пойдешь со мной? Чтобы рассказать это остальным.
Я киваю.
– У нас мало времени.
– А что же все-таки с жандармами? – спрашивает Сен-Жюст.
Подмигиваю Монпарнасу.
– Забудь о жандармах.