Двор чудес

Я в отчаянии смотрю на Томасиса, но он по-прежнему избегает моего взгляда. Ему все это совершенно не нравится, но он не будет ничего предпринимать. В тот момент я понимаю, что уже потеряла его.

– Оставь ее в покое. – Я делаю шаг к Тигру, но Томасис оказывается быстрее. Он хватает меня, разворачивает и прижимает к себе. Я стараюсь высвободиться, но он лишь сильнее сжимает меня. Расслабляю руку, спускаю кинжал по рукаву, хватаю рукоятку, и одним резким движением вверх разрезаю кожу на руке Томасиса. Выругавшись, он крепко хватает меня за запястье и ударяет руку о свое колено. Я кричу и понимаю, что рука сломана, но все равно продолжаю сопротивляться.

– Довольно! – приказывает Томасис.

Не перестаю драться, чтобы высвободиться из его хватки, чтобы добраться до Этти, окаменевшей от страха. Пытаюсь лягать его ногами. Он может обездвижить мои руки, но с ногами ничего поделать не может.

Поняв это, Томасис поднимает глаза на Тенардье.

– Стреляй ей в ногу.

Пуля входит мне в ногу. Чувствую, как она разрывает мою плоть. Потом накатывает волна боли, и Томасис поддерживает меня, чтобы я не упала.

В отчаянии стараюсь не переставать дышать, не терять сознания; не выпускаю из виду Тенардье, который пытается одной рукой перезарядить пистолет.

– Вы мой Отец. Вы клялись защищать меня, – говорю я Томасису сквозь сжатые зубы. – Вы дали клятву.

– Я и сейчас защищаю тебя, – говорит он мне на ухо, и его голос звучит так же уверенно и успокаивающе, как бывало всегда. Его слова всегда были правильными и истинными. Только доверяя ему, я могу быть в безопасности.

Но Этти погибнет, Азельма будет спать вечно, а Тигр останется жив.

– Томасис, позвольте мне убить его, пожалуйста!

– Дитя, ты сошла с ума?! Только если будешь слушать меня и молчать, ты, может быть, выйдешь отсюда живой.

– Вы думаете, я хочу жить в мире, где есть он? Где все мы прячемся и скрываемся, опасаясь его гнева? Он берет у нас все, что хочет. Отрывает от нас сестер, жен и дочерей. Он занимается работорговлей. Он – пятно на чести Двора!

– Ты не понимаешь, что такое война между гильдиями, – повторяет Томасис.

– Я принесла вам клятву. Я так любила вас, монсеньор! – Мой голос дрожит от слез, потому что я правда очень любила его, ведь он мой Отец. Но кого я люблю больше, Томасиса или своих сестер? А как насчет остальных? Тех женщин, которыми набита кладовая? Как насчет Сестер, спящих на грязных кроватях по всему городу?

Внутри меня что-то ломается. Наверное, именно так болит разбитое сердце.

«Иногда приходится платить ужасную цену, чтобы защитить то, что любишь».

Сосредотачиваю все внимание на Тенардье, который по-прежнему держит в руках оружие и смотрит на меня с некоторым интересом. Делаю выбор. И смотрю ему прямо в глаза.

– Если ты убьешь его сейчас, – произношу я, и чувствую, как слова с трудом вырываются из горла, – то станешь бароном гильдии Воров.

Тигр смеется. Томасис поворачивается ко мне, я вижу ужас на его лице. Он отпускает меня, поднимает руку и зовет Тенардье по имени. Но тот уже поднял пистолет, и его здоровая рука не дрожит.

В нос ударяет запах пороха. И когда Томасис падает, кто-то кричит как раненое животное, визжит и визжит, не переставая. Кажется, это я.

Падаю на колени рядом с Томасисом. Он бледен и изо всех сил пытается ухватить меня дрожащими пальцами. По моим щекам текут слезы, и я слышу собственные всхлипы, когда крепко обнимаю его.

– Простите меня, простите меня, – говорю я снова и снова, как будто эти слова помогут отменить то, что я натворила.

Он шарит пальцами у себя на шее, нащупывает талисман Карла Великого и протягивает мне. Я беру его, а Томасис тянется рукой к моему лицу и гладит по щеке; у него начинаются судороги. Его трясет, а изо рта идет кровь, когда он с трудом открывает его, чтобы произнести свои последние слова.

– Защити их, – шепчет он.

Прошу у Томасиса прощения. Говорю ему, что сделаю все, о чем он просит. Я крепко держу его, пока он дергается в конвульсиях. Не отвожу от него взгляда, когда он уходит, его тело слабеет, из глаз, в которых всегда дрожали огоньки смеха, уходит жизнь и он превращается в пустую оболочку.

Тигр встает, забыв про Этти. Он подходит ко мне, и сквозь свою ужасную боль я почти не слышу его слов.

– Вставай. – Он хватает меня за плечо и ставит на ноги, отрывая от Томасиса. – Его слова как ножи режут мой слух. – Я знаю, что ты любила его. Доверяла ему. Знаю, что твое сердце разбито. Но это он предал тебя. – Тигр трясет меня. – Не плачь о нем, Кошечка, – говорит он и берет мое лицо в свои руки. – Он должен был защищать тебя, но не сделал этого. Не трать на него свои слезы. Не будь такой слабой.

– В этом ее главная проблема, – говорит Тенардье за моей спиной. – Она слишком привязывается к людям.

И хотя мне кажется, что я тону в своем горе, все равно продолжаю думать как Кошка. Оглядываю комнату и прикидываю свои шансы.

Томасис мертв.

Их осталось только двое.

40. Песня смерти