— Как мне говорили, во дворце бушуют страсти идет ожесточенная борьба. Амаранта предана королевской чете, а Лесбия, насколько я знаю, одна из самых деятельных интриганок в партии принца Астурийского. Их взаимная неприязнь так сильна, что они уже не в силах ее скрыть.
— А что, у Амаранты такой же скверный характер, как у ее подруги? — спросил я, желая побольше разузнать о той, в которой видел свою покровительницу.
— Напротив, — возразила Пепита. — Амаранта — настоящая знатная дама, ее ум не уступает красоте, и поведение безупречно. Она щедро помогает беднякам, сердце у нее нежное, к чужому горю чувствительное, если кто просит поддержки, она не способна отказать. Влияние при дворе у нее огромное, чуть ли не больше, чем у самих короля и королевы; кто попадет к ней в милость, тот проси хоть луну с неба.
— Так я и думал, — сказал я, очень обрадованный столь лестным отзывом.
— Я надеюсь, что Амаранта, — сказала моя хозяйка все с той же болезненной горячностью, — поможет мне отомстить.
— Кому отомстить? — с испугом спросил я.
— Кажется, спектакль у маркизы будет отложен, — продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос. — Такая досада, никто не хочет играть негодяя Песаро, из-за этого нельзя будет поставить пьесу в назначенный день. Может, ты сыграл бы эту роль? А, Габриель?
— Я, сударыня? Нет, я не справлюсь.
Она глубоко задумалась, нахмурив брови и опустив взор, потом снова заговорила все о том же.
— Да, я удовлетворена, — молвила она, и скорбное веселье прозвучало в ее голосе, выдавая глубокую душевную муку. — Лесбия ему неверна, Лесбия его обманывает, Лесбия его дурачит, Лесбия его терзает… О, боже всемогущий! Теперь я вижу, что есть справедливость на земле.
Немного успокоившись, она отослала меня. Только я вышел, как услыхал, что она, оставшись наедине со служанкой, разрыдалась громко и безудержно. «Вот и хорошо, — подумал я, — выплачется, на душе станет легче, и мысли придут в порядок». На просьбу служанки, убеждавшей ее прилечь, она отвечала одно:
— Зачем мне ложиться, если я знаю, что в эту ночь не усну?
Я удалился в свою тесную и темную каморку, куда даже днем не проникали лучи света. С тяжелым сердцем лег я в постель, мне было жаль Пепиту, страдавшую от несчастной любви. Но к этим мыслям стали примешиваться мечты об ожидавшем меня блестящем будущем, думать о нем было приятно, и я вскоре заснул, видя перед собой образ Амаранты, который, как луч луны, озарял мою клетушку и, припоминая легенду о Диане и Эндимионе — они были изображены на одной из гравюр, висевших у нас в гостиной.
IX
Едва я открыл глаза, рой мыслей и образов, волновавших меня на накануне, снова нахлынул на меня. Я был уверен, что Амаранта мною увлечена, это предположение сводило меня с ума, в чем читатель легко убедится, когда я ознакомлю его с нелепыми, фантастическими мечтами, которым я предавался в то утро.