— Неста сделает все возможное, если решит, что не хочет быть там.
— Она будет там, — сказал я, скрипя зубами, — и она будет милой. Она задолжала Фейре так много.
Глаза Кассиана замерцали.
— Как она поживает?
— Неста — это Неста. Она делает, что хочет, даже если это ранит ее сестру. Я предложил ей работу, а она отказалась. — Я облизал зубы. — Возможно, ты сможешь вразумить ее в день Солнцестояния.
Сифоны Кассиана заблестели на его руках.
— Скорее всего, это закончится смертоубийством.
Это действительно так.
— Тогда не говори ей ни слова. Меня не волнует… просто продержись там ради Фейры. Это и ее день тоже.
Потому что это Солнцестояние… ее день рождения. Двадцать один год.
Это поразило меня на мгновение, насколько маленьким было это число.
Мой красивый, сильный, горячий мэйт, созданный для меня…
— Я знаю, что значит этот взгляд, придурок, — грубо сказал Кассиан, — и это чушь собачья. Она любит тебя так, как не любит никто другой.
— Иногда трудно, — признался я, глядя на заснеженное поле за пределами дома, тренировочные кольца и жилища за его пределами, — помнить, что она сделала выбор. Выбрала меня.
Лицо Кассиана стало радостным, и он на мгновение замолчал, прежде чем сказал:
— Я иногда завидую. Я бы никогда не жалел о счастье, что у вас есть, Рис… — он провел рукой по волосам, его красный сифон, заблестел в свете, струящемся через окно. — Эти легенды, они крутились вокруг нас, когда мы были детьми. О великолепной и чудесной связи мэйтов. Я думал, это все чушь собачья. Но потом появились вы двое.
— Ей исполняется двадцать один год. Двадцать один, Кассиан.
— И что? Твоей матери было восемнадцать, а твоему отцу… девятьсот.
— И она была несчастна.
— Фейра не твоя мать. И ты не твой отец. — Он посмотрел на меня. — Откуда это вообще взялось в твоей голове? Разве все… так плохо?
На самом деле, наоборот.
— У меня такое чувство, — сказал я, вышагивая по деревянному полу, скрипящем под моими ботинками, моя сила извивалась, как живое существо, бегающее по венам, — что это все какая-то шутка. Какой-то розыгрыш и что никто… никто не может быть таким счастливым и не заплатить за это.
— Ты уже заплатил за это, Рис. Вы оба. А потом и еще раз.
Я махнул рукой.
— Я просто… — я замолчал, не в состоянии подобрать слова.
Кассиан долго смотрел на меня.
Затем он пересек расстояние между нами, и обнял меня так крепко, что я едва мог дышать.
— Ты сделал это. Мы сделали это. Вы оба пережили достаточно, так что никто не посмеет винить вас, если вы будете танцевать на закате, как это делают Мирьям и Дрэйкон, и никогда не волноваться ни о чем другом. Но вы волнуетесь… вы оба работаете, пытаясь дать миру возможность существовать. Мир, Рис. У нас есть мир и верная семья. Наслаждайтесь этим — наслаждайтесь друг другом. Вы выплатили долг, прежде чем он стал долгом.
К моему горлу подкатил ком, и я крепко сжал его крылья.
— Что насчет тебя? — спросил я, отпрянув через мгновение. — Ты… счастлив?
Тени грусти промелькнули в его карих глазах.
— Я собираюсь познать что это.
Половина ответа.
Мне тоже придется поработать над этим. Возможно, были нити, которые нужно переплести вместе.
Кассиан указал подбородком на дверь.
— Убирайся, придурок. Увидимся через три дня.
Я кивнул, открывая дверь. Но остановился на пороге.
— Спасибо, брат.
Кривая ухмылка Кассиана была ясной, по сравнению с тенями в его глазах.
— Это большая честь, мой Лорд.
Глава 3
Кассиан не был полностью уверен, что смог бы иметь дело с Дэвлоном и его дружками, не придушив их при этом. По крайней мере, не в ближайший час или два.
И так как это точно не поможет подавить возрастающие недовольства, Кассиан просто ждал, когда Рис превратится в снег и ветер, прежде чем исчезнуть.
Не рассеивание, хотя это и было адским оружием против врагов в бою. Он видел, как Рис делал это оставляя после себя разрушительные последствия. Аз тоже… пусть и странным образом, но мог перемещаться по миру без применения рассеивания.
Кассиан никогда не спрашивал, а Азриэль, конечно же, никогда не рассказывал об этом.
Но генерал не был против своего метода передвижения: полета. Который не плохо послужил ему во времена сражений.
Покинув деревянный дом, да так, чтобы Дэвлон и другие придурки в тренировочных кольцах увидели его, Кассиан устроил прекрасное представление в виде растяжки. Сначала он размял руки, доведенные до совершенства и еще ноющие от боли, желающие начистить Иллирийские морды. Затем последовали крылья, Кассиан раскрывал их все шире и шире. Воины всегда возмущались от этого, возможно, больше всего на свете. Он раскрывал их до тех пор, пока не почувствовал обжигающее напряжение вдоль накаченных мышц и сухожилий, и крылья не стали отбрасывать тени на снег.
И затем генерал мощным рывком выстрелил в серое небо.
Ветер ревел вокруг него, воздух был достаточно холодным от чего у Кассиана заслезились глаза. Он поднялся выше в небо, затем накренился влево, направляясь к вершинам за перевалом.
Не нужно даже было пролетать над Дэвлоном и тренировочными-кольцами.