Двор. Книга 1

Одновременно каждому гражданину, в том числе неработающим и детям, выдавалось в месяц по четыреста граммов подсолнечного масла и полкило сахара, которые можно было получить по списку в магазине, когда кому удобно. Многие прямо говорили, что стало гораздо лучше, чем раньше: не надо терять времени у прилавка и дрожать, дойдет до тебя очередь или не дойдет. Лишь один Лапидис, как всегда, строил на своем лице всякие гримасы и довольно глупо острил, что Финляндия — это кусочек, на который двадцать лет назад России сделали обрезание, а теперь из-за этого кусочка лихорадит одну шестую часть всей суши.

Граник, когда привозили белый хлеб по два семьдесят кило, предлагал соседям, чтобы у него забрали полбуханки: во-первых, его семья любит по девяносто копеек, во-вторых, за два семьдесят они могут иметь три кило вместо одного, а в-третьих, дети так быстро кушают его, что надо сто пятьдесят рублей в месяц только на хлеб.

— Прямо коммунизм с доставкой на дом! — смеялся Лапидис и советовал Гранику лишний хлеб пустить на сухари, а сухари долго лежать не будут: пригодятся.

Первый раз Клава Ивановна смеялась вместе с другими, но шутка — только один раз шутка, и в следующий раз она предупредила:

— Лапидис, твое счастье, что не слышит наш Дегтярь. Иона Овсеич пригласил Клаву Ивановну к себе и спросил:

— Малая, почему до меня должно доходить окольными путями, какие разговоры ведет Лапидис?

— Дегтярь! — сказала Клава Ивановна, — у тебя и так голова забита, тебе не хватает только Лапидиса: мы сами закроем ему рот.

— Нет, — Иона Овсеич заложил левую руку за спину, правую — под борт тужурки, — вы сами не закроете ему рот. Наоборот, вы еще развесите свои уши, чтобы лишний раз послушать!

Накануне выходного Лапидису, Хомицкому и Чеперухе Сталинский райвоенкомат прислал повестки. Вещи сложили вечером, чтобы утром не надо было спешить. Договорились выйти вместе. Зоя, жена Лапидиса, тихонько плакала в передней, Адя весь вечер разучивал свои гаммы, потом немножко поиграл с папой в пионерский биллиард и лег спать.

В три часа ночи у Лапидиса зажгли свет. На кремовых гардинах беспорядочно сновали тени, иногда большие, умещалась только верхняя половина фигуры до пояса, иногда маленькие, черные, как из черной бумаги для фотопакетов. Потом тени ушли одна за другой вправо, хлопнула дверь и по железной лестнице застучали мужские ноги.

Четыре человека, трое в пальто и галифе, быстро прошли через подъезд к воротам. На улице, за углом, затарахтел мотор, сначала у него был свистящий, как будто терли жесть о жесть, с перебоями звук, потом вдруг мотор ударил круто, сразу почувствовалась сила, и машина поехала.

— Ой! — застонала Клава Ивановна, укрылась с головой, от окна тянуло холодным воздухом, и приказала себе спать.

Минуты через три в коридоре у Лапидиса опять хлопнула дверь, потом внизу, в подъезде, другая, с колокольчиком на дворницкой: тетя Настя вернулась к себе.

Утром, еще было темно, Аня Котляр зашла к мадам Малой и спросила: это правда, что ночью взяли Лапидиса? Клава Ивановна разозлилась, назвала Аню дурой, но тут же сама расплакалась и сказала: здесь какая-то ошибка, у Лапидиса длинный язык, это да, но откуда он может быть враг народа или вредитель! Аня вспомнила, как мадам Малая сто раз предупреждала его: советская власть — одна во всем мире, со всех сторон капиталистическое окружение, шпионы подхватывают каждое слово, а он — как горохом об стенку.

Аня тоже заплакала: только два дня назад у нее был разговор с Лапидисом, она прочитала в газете призыв магнитогорских женщин ко всем женщинам страны идти на производство, и он обещал устроить ее у себя на заводе.

— Ничего, — сказала Клава Ивановна, — мы тебе сами поможем, еще лучше.

— Ой, — Аня закрыла лицо руками, — спасибо, но я думала, люди живут в одном дворе и работают на одном заводе — иногда можно вместе пообедать, поболтать.

Клава Ивановна улыбнулась: глупенькая, она думает, что судоремонтный завод — это как магазин, где продавцы на обед все сходятся в одном месте. Нет, опять заплакала Аня, она так не думала, но теперь уже поздно говорить: человека забрали.

— Не болтай, — одернула Клава Ивановна, — если Лапидис не виноват, через неделю он вернется домой, а если виноват, тогда пусть будет, как должно быть.

Да, да, кивала Аня и сама объясняла, что ее же не взяли, Клаву Ивановну не взяли, доктора Ланду не взяли, а взяли почему-то одного Лапидиса: дай бог, конечно, чтобы здесь была просто ошибка.