Двор. Книга 1

После аплодисментов, которые могли быть в три раза дольше и громче, если бы Чеперуха сам не остановил, первое слово демобилизованного красноармейца была благодарность партии, правительству и лично товарищу Сталину за доверие, а также соседям и всем жильцам дома — за теплую встречу. Что же касается капиталистического рая, про который только что со всеми подробностями говорил товарищ Дегтярь, так можно сказать только одно: все это правда, самая горькая правда, и здесь нема слов, нема красок, нема выражений, чтобы описать. Возьмем пример из жизни. Как-то в середине июля ему, красноармейцу Чеперухе, командир части дал приказ отправиться в селение Чадыр-Лунга по одному секретному делу. День был жаркий, засуха такая, аж на листьях пыль толщиной в палец. Он зашел в один дом напиться. Молдаванин, который встретил его, немножко балакал по-русски еще со старого времени, когда Бессарабия была под Николаем. Мало-помалу разговорились. Молдаванин принес кувшин вина, брынзу, казан мамалыги, полдюжину огурцов и немножко масла, чтобы помазать мамалыгу, пока она еще горячая. Вино было хорошее, прямо из погреба, и каждый выкладывал свободно, что имел на душе. Оказалось, этот молдаванин не видел в своей жизни живого трактора, а про комбайны вообще не слыхал! В сарае у этого молдаванина он, Иона Чеперуха, видел собственными глазами деревянную мотыгу, а старик очень удивился и не поверил, что здесь рядом, с другого бока Днестра, в Тирасполе, Котовске и Балте такую штуку ни за какие деньги не купишь, а надо ехать в Одессу — в исторический музей на бульваре Фельдмана. Потом он спросил у старика, как у него с избирательным правом, на что старик горько засмеялся и заплакал: батогом по морде от помещика — вот и все права, которые он имеет!

— Чеперуха, — закричал с места Граник, — а ты помог ему работать с его мотыгой на поле? Или выпил вино, съел брынзу и пошел себе дальше?

Иона честно признал, что не помог молдаванину с его мотыгой, но наша рабоче-крестьянская Красная Армия с двадцать восьмого июня сорокового года выбросила эту мотыгу вместе с боярами и сигуранцей на мусорную свалку.

Люди громко зааплодировали, Дегтярь пожал руку Чеперухе, поблагодарил его от имени всех присутствующих за хорошую службу на рубежах СССР и предоставил слово Степану Хомицкому, который тоже был участником, очевидцем и хочет поделиться своими впечатлениями.

Степа сказал, что его часть стояла сначала в городе Калараш, потом их перебросили на юг, в Татарбунары, и там он случайно встретился с одним пожилым бессарабом. Этот бессараб занимался мелкой торговлей и хорошо помнил Татарбунарское восстание девятьсот двадцать четвертого года. Когда дошло до расправы над рабочим классом и крестьянами, этот бессараб, который много повидал на своем веку, заплакал и пожелал, чтобы ни Степе, ни его близким и кумам не пришлось видеть такое даже во сне. Под свинцовым дождем отдельные смельчаки добирались вплавь через Днестр до советского берега, но многих доставала здесь последняя пулеметная очередь.

Что касается выборов в Верховный Совет, права на образование, на отдых и на труд, этот бессараб, когда Степа сказал ему, что теперь он тоже будет все иметь, тяжело вздохнул и горько упрекнул: «Молодой человек, грех смеяться над стариком».

— Степа, — вскочил со своего стула Граник, — пошли ему мой адрес или пусть приедет сюда посмотреть!

Нет, покачал головой Степан, адреса он не пошлет и ехать сюда тоже не надо: начиная с двадцать восьмого июня бессарабы уже имеют это у себя дома, в своих Татарбунарах.

Товарищ Дегтярь крепко пожал руку Хомицкому, горячо поблагодарил за интересный рассказ и предложил присутствующим задавать вопросы. Клава Ивановна ответила за всех, что все ясно, как белый день, но, оказалось, у Иосифа Котляра есть вопрос: его Аня очень хочет иметь платок с обезьянами, как у Тоси и Оли, где можно достать?

В форпосте поднялся такой смех, что можно было оглохнуть, Аня спряталась за спинкой стула, на котором сидела Ляля Орлова, и та делала руками знак, чтобы люди имели совесть, а то женщина сгорит от стыда. Но люди не хотели иметь совести, и сам Иосиф вместе с ними. Дина Варгафтик сказала, что она ему не завидует, такое он получит дома, но пока люди смеялись, и председательствующий должен был употребить свою власть, чтобы водворить порядок. Наконец наступила тишина, однако тут председательствующий допустил серьезную оплошность: он предложил, чтобы все свои вопросы насчет туалетов Оли и Тоси мужчины адресовали им в частном порядке. Поднялась новая буря смеха, Тося и Оля закрыли щеки руками, а Ефим обязательно хотел всех перекричать и спрашивал, когда мадам Хомицкая и мадам Чеперуха смогут его принять по вопросу насчет своих туалетов. Соня, у которой пошел девятый месяц, хватала мужа за рукав и просила постыдиться перед людьми, но Ефим продолжал свое, пока Иона Чеперуха не объяснил, размахивая кулаками, что по вопросу жениных сподников он будет принимать сам.