Двор. Книга 1

— Я не знаю, — пожала плечами Гизелла, — но если у человека нет ничего дурного на уме, так зачем угрожать?

— Свидетельница, — вдруг поднялся с места Лапидис, — а когда ваш супруг, доктор Ланда, берет в руки вилку и нож, вы не опасаетесь за свою жизнь?

— Такие вопросы, — Гизелла скривила губы, — будете задавать своей жене.

— Гражданин Лапидис, — Дегтярь ударил три раза карандашом по графину, — давайте прекратим всякую пикировку с места и хватит испытывать наше терпение! Слово имеет свидетельница Варгафтик, Дина Савельевна.

— Дорогие соседи и жильцы, — Дина взяла себя пальцами обеих рук за шею, — если бы кто-нибудь сказал мне, что в нашем дворе возможно такое, как поступил Чеперуха, я бы того человека задушила собственными руками, И все-таки это факт, это настоящая правда: Чеперуха с топором в руках бросился на жену, на сына. Да, в этот день его сын украл часы, украл двадцать пять рублей, и приходил человек из милиции. Когда твой родной сын вор, от одних мыслей можно сойти с ума, но, спрашивается, кто виноват: отец, который встает пьяный и ложится пьяный, или мальчик, который с малых лет видит это каждый день? А когда наш товарищ Дегтярь сам, лично, говорил Чеперухе, что надо ходить на занятия по истории партии, куда должны ходить все, без исключения, он, простите, повернулся задницей и хлопнул дверьми так, что слышно было в Москве. Это факт, который видели все своими глазами. Я хочу знать: где остановится Чеперуха, и надо еще ждать или пора принимать меры, чтобы не пришлось потом кусать себе локти!

Иона, пока Дина Варгафтик говорила, не мог оторвать от нее глаз, кадык у него все время ходил взад-вперед, как будто на резинке. Потом, когда она повернулась, чтобы идти на место, он вдруг мотнул головой и плюнул. Плевок попал ей на юбку, она показала суду и заявила, что принципиально не будет вытирать: пусть останется еще одно лишнее доказательство.

— Занесите в протокол, — приказал председатель.

— Люди, — Иона поднял над собой кулаки, — мне больно, что серед нас, евреев, есть такие Чибирячки, как эта морда Варгафтик!

— Чеперуха, — закричала Клава Ивановна, — перестань свои юдофобские хулиганские выходки, а то за тобой придут откуда надо, и в два счета получишь ордер!

— Доктор Ланда, — обвиняемый вытер кулаками глаза, — хоть вы заступитесь за меня, вы же образованный, вы же интеллигентный человек.

Люди засмеялись, потому что смешно было слушать, как тачечник Иона Чеперуха, у которого папа тоже был тачечник, выдает справки на интеллигентность.

— Слово имеет Лапидис, Иван Анемподистович, — объявил Дегтярь. — Свидетель напомнит присутствующим, как в знаменательный день 12 декабря, когда советские люди впервые в истории выбирали свой Верховный Совет, Чеперуха по-хулигански разбил у него окно.

Лапидис побледнел, было впечатление, что человеку нехорошо, Аня Котляр подала ему стакан воды, он отказался, но она поднесла совсем близко к его губам и прошептала: «Я вас прошу, выпейте». Лапидис сделал глоток, Иосиф Котляр громко сказал ему спасибо, люди улыбнулись, а сама Аня покраснела и опустила голову.

— Лапидис, — весело обратился Дегтярь, — когда мужчина получает такую поддержку, он находит силы активничать целые сутки, как в турецком меджлисе!

— Овсеич, — ответил, наконец, Лапидис, — здесь не меджлис, и мы не турки. Мы советские люди, у нас есть Конституция, Основной Закон СССР. Так давайте уважать свою Конституцию. Никто не дал нам права превращать товарищеский суд в дворовый самосуд. А разбил мое стекло Чеперуха или не разбил — это наше личное с ним дело, и мы обойдемся без посредников.

— Самосуд! — воскликнул Иона Овсеич. — Какое слово ты выбрал: самосуд! Нет, гражданин Лапидис, твое стекло — это твое личное дело, но как ведет себя Чеперуха — это наше общее дело. Позавчера он разбил стекло у тебя, вчера он не захотел посещать кружок у нас, сегодня бросился с топором на жену и соседей, а завтра…

Иона Овсеич вдруг остановился, лицо у него сделалось белое, как мел, от полной неожиданности на всех нашел столбняк, но через минуту люди могли уже вздохнуть с облегчением: лицо немножко порозовело, Иона Овсеич вытер платком пот со лба и закончил свою мысль насчет завтра, когда будет наверняка поздно, если не принять меры сегодня.

— Товарищи жильцы и соседи, — Чеперуха ударил себя кулаками в грудь, — клянусь своей жизнью, клянусь своей покойной мамой и здоровьем своего родного сына: это был последний раз. Если когда-нибудь повторится, мне останется одна дорога — на Соловки.

— Та-та-та, — перебила его Клава Ивановна, — три года назад ты уже давал обещание, и тебе поверили, три года люди терпели твои штуки, а теперь пришел конец, и домком вносит предложение выселить Иону Чеперуху из Одессы.

— Покажите протокол домкома, — крикнул с места Лапидис.

Клава Ивановна махнула рукой и повторила, что вносится предложение выселить Иону Аврумовича Чеперуху из Одессы, а жена и сын пусть решают сами: хотят ехать тоже — пусть едут, хотят оставаться — пусть остаются.