Двор. Книга 2

— О, — Иона Овсеич поднял палец вверх, — стало быть, не обязательно должны падать на голову бомбы, не обязательно должны быть раненые и убитые, а люди все равно будут показывать чудеса стойкости и героизма.

Аня развела руками: так в чем же тогда дело и почему не всегда одинаково удачно получается?

— Почему! — Иона Овсеич заложил большой палец под борт тужурки и зашагал по комнате. — А ты внимательно продумай, какую полемику и пропаганду ведешь здесь целый вечер, и сама объясни, почему.

Аня ответила, никакой полемики и никакой пропаганды она здесь не ведет, тем более, что еще с детских лет у нее есть одна особенность: внутри она чувствует, а объяснить на словах не может.

— Ничего, — успокоил Иона Овсеич, — в данном случае ты хорошо высказалась. У человека без практики так не получится.

Аня пожала плечами: какая практика, откуда практика, если на работе не успеваешь голову поднять, а дома Иосиф до полночи стучит молотком.

Иона Овсеич улыбнулся: у нас в Одессе даже маленькие дети знают, что никто так не любит поговорить, как сапожники и парикмахеры, которые получают сведения и новости от разных клиентов. И, конечно, в свою очередь, стараются не остаться в долгу.

Двадцать третьего февраля, когда все люди отмечали годовщину Советской Армии и Военно-Морского Флота, во дворе прошел слух, что на Привозе и Новом базаре милиция поймала шайку, которая продавала пирожки с начинкой из человеческого мяса. От одного этого слуха волосы могли встать дыбом, и товарищ Дегтярь просил Степу Хомицкого, Клаву Ивановну, Дину Варгафтик немедленно выявить, откуда берет свое начало источник.

Иосиф Котляр, когда зашли к нему, прямо сказал, что затея Дегтяря — это покушение с негодными средствами, ибо услышать можно в разных частях города: на Молдаванке, Слободке, Воронцовке, Пересыпи, Бугаевке, Дальних Мельницах и даже, если хотите, в Аккарже. У них на заводе работает один парень из Аккаржи, он ездит домой на воскресенье, и первый раз услышал там, а не в центре города.

— Передайте Иосифу Котляру, — сказал Иона Овсеич, — что всякая цепочка имеет начало, и такие упаднические настроения могут быть как раз этим началом.

— А по-моему, — дал в ответ свое объяснение Иосиф, — когда люди будут кушать хлеба, сколько захотят, от слухов останется один пшик.

Зиновий Чеперуха, который каждую свободную минуту готовился сейчас к экзаменам в политехнический институт, произнес почти аналогичные слова.

— Странное совпадение, — засмеялся Иона Овсеич, — получается нечто вроде блока от Котляра до Чеперухи. Вместо осуждения, мы имеем, по сути, одобрение и сочувствие к сплетникам.

Степа Хомицкий сказал, что одобрения и сочувствия он здесь не видит, но сваливать все на перебои с хлебом будет тоже неправильно с политической точки зрения. На фронте, кто сеял панику, расстреливали на месте.

Когда в марте подули теплые ветры и на полях стали сходить снега, открывая черную, лоснящуюся, будто помазанную жиром, землю, у людей поднялось настроение. Клава Ивановна сравнивала это с термометром, который повесили на открытом солнце, так было заметно.

Привоз, Новый базар, Алексеевский и Староконный рынки продавали теперь за одно утро больше мяса, чем раньше за три дня, причем говядина и свинина, не говоря уже про баранину и синюю телятину, по цене были в четыре-пять раз ниже хлеба. Можно было радоваться, хотя, заглядывая немножечко вперед, не трудно было предвидеть, что надо будет опять восстанавливать молодняк и потребуется немало времени. Но, с другой стороны, если сегодня немного легче, чем было вчера, какой смысл отравлять себе и другим настроение мыслями про завтрашний день, который может на ходу вдруг поправиться и оказаться даже лучше сегодняшнего.

Иосиф Котляр рассказывал дурацкий анекдот: что такое комедия? Комедия — это когда есть где, есть с кем, но нечем. Люди смеялись, сам Иосиф громче всех и переводил на теперешнее положение: если есть мясо и есть зубы, чтобы жевать это мясо, так не надо откладывать, а то могут выпасть зубы, и тогда будет нечем, то есть опять комедия.

Когда Аня зашла к Полине Исаевне, чтобы проведать и угостить наваристым бульоном из первосортной голяшки, каких свет еще не видел, Иона Овсеич сказал по адресу Иосифа, что Сивка сильно разыгрался, как бы не укатали крутые горки.

— Ой, — вздохнула Аня, — в свои годы он еще бывает глупый, как мальчик. До войны мне казалось, он почти старик, а получилось наоборот: я раньше сделалась старухой.

— А посмотри на моего Дегтяря, — вздохнула Полина Исаевна, — рядом с ним я его бабушка.

У американского писателя Марка Твена, сказал Иона Овсеич, есть рассказ про одного человека, который высчитал, что он сам себе двоюродный дедушка. Бывает. Тем не менее, пусть Иосиф Котляр не забывает, сколько лет ему на самом деле, ибо люди вокруг хорошо помнят.

Аня передала мужу весь разговор, ему сильно не понравилось, он скрутил себе толстую цигарку, несколько раз пустил колечками дым и сказал, пусть Дегтярь сначала обеспечит своей больной жене хорошее питание, а потом будет пугать других своими советами и угрозами.