Двор. Книга 2

— Ах, господи, — схватилась за голову Ляля, — а я, дура такая, ничего не принесла!

Ляля хотела сбегать домой, но хозяин решительно остановил ее и сказал, что одно дело, когда она случайно заходит к нему с гостинцем, а другое — когда это получается уже специально. Чтобы пресечь дальнейшие разговоры, он тут же попрощался, напомнил, что актив начинается ровно в семь часов, и проводил Лялю до дверей.

Утро выдалось солнечное. Иона Овсеич шел пешком, не торопясь, глубоко вдыхал в себя весенний воздух и чувствовал небывалую легкость на душе, будто взмахом какой-то волшебной палочки с него сняли все заботы и тревоги, в том числе про его собственный дом, где столько лет была прикована к постели Полина Исаевна. В юные годы, еще до революции, Иона Овсеич полюбил стихи Генриха Гейне, знаменитого немецкого поэта. У поэта, который остаток своей жизни тяжело болел, было одно стихотворение про матрацную могилу или матрацную тюрьму. Иона Овсеич сейчас уже не мог точно вспомнить, но что поражало в стихотворении — это мужество и неистребимая вера в жизнь. Разбитый параличом, поэт, по-прежнему, хотел любить и ненавидеть до последнего вздоха и доказал миру всем своим творчеством.

Недалеко от фабрики Ионе Овсеичу пришла на память строчка из какого-то стихотворения поэта: «Бежим! Ты будешь мне женой!» Он пытался вспомнить следующие строчки, которые были про любовь, про отчий дом, но ничего не получалось, сколько ни старался: содержание помнилось, а дословный текст как будто в воду канул.

Возле проходной весело толпилась молодежь, поневоле пришлось замедлить шаг, парни и девушки расступились, чтобы дать начальству дорогу, но Иона Овсеич сам отказался и стал в общую очередь. С разных сторон послышались одобрительные голоса, Иона Овсеич в ответ помахал рукой одному, другому, затем, поравнявшись с хорошенькой и на вид совсем еще молоденькой девушкой, нарочито грозно нахмурил брови, бросил пронзительный взгляд и неожиданно заговорил стихами:

Бежим! Ты будешь мне женой!
Мы отдохнем в краю чужом,
В моей любви ты обретешь
И родину и отчий дом.

Сначала девушка смутилась, сильно покраснела, потом состроила рожицу и захихикала, как глупенькая восьмиклассница.

— Сколько тебе лет? — полюбопытствовал товарищ Дегтярь.

— Для вас я уже старая! — резко ответила девушка, все вокруг дружно засмеялись, она подняла голову, смотрела на Иону Овсеича уже безо всякого стеснения и мало была похожа на глупенькую восьмиклассницу.

— Ты бойкая на язычок, — похвалил Иона Овсеич, — но интересно знать, как у тебя работа спорится.

— Не волнуйтесь, — тут же нашлась девушка, — вам за меня не придется дорабатывать.

Вокруг опять дружно засмеялись, хотя теперь уже ничего смешного в словах девушки не было. Иона Овсеич машинально приостановился, чтобы расспросить, в каком цехе этот острый язычок работает, но те, что были далеко позади, сильно нажали, пришлось посторониться, и девушка пропала из виду.

На душе остался еле заметный осадок, как после разговора по телефону, когда не успел договорить последние два-три слова, а дежурная поспешила разъединить. Мелькнула мысль, что следовало бы пройтись по цехам и разыскать, но тут уже получалось, как говорят в народе, овчинка выделки не стоит, тем более сегодня было по самое горло других забот, поважнее и поэкстреннее.

На обеденный перерыв товарищ Дегтярь пригласил к себе цеховое начальство, профсоюзный и комсомольский актив, чтобы поговорить насчет нового почина работниц Люблинского литейно-механического завода Жандаровой и Агафоновой — инициаторов за отличное выполнение каждой производственной операции. Пока не начали разговора, несколько человек успели развернуть газеты, в которых принесли из дому бутерброды, для аппетита хвостик селедки с луком или соленый огурчик, и старались откусить кусок побольше, торопливо разжевывая и глотая, чтобы из-за них не пришлось задерживать остальных. Товарищ Дегтярь укоризненно покачал головой, сказал, что трапезу можно было отложить, и убедительно просил ускорить, поскольку обеденный перерыв у нас полчаса, а урывать рабочее время от смены не будем.

В общем, успели уложиться, захватили после звонка каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут. Иона Овсеич взял ответственность на себя, но главное было то, что время потратили не напрасно, и люди сами это чувствовали. По ходу беседы выяснилось, что не все товарищи отчетливо понимают, как толковать понятие «каждая производственная операция», товарищ Дегтярь просил высказаться по этому поводу наших уважаемых специалистов, механиков и технологов, а когда те высказались, со всей ясностью вскрылось: новые начинания требуют более фундаментальной подготовки всех производственников как в области технологии, так и в области экономики. В связи с этим поступило предложение организовать специальную школу или семинар, название не играет здесь решающей роли, для рабочих, а задача фабкома и комитета комсомола — добиться стопроцентного охвата.