Двор шипов и роз

Кинжал дрожал в пальцах, я сильнее его сжала. Три фэйри — вот и всё, что стоит между мной и свободой, перед тем как Тамлин сорвётся на Амаранту. Если он сможет её уничтожить… «Не напрасные жертвы» — твердила себе я. Не напрасные.

— Не надо, — взмолился молодой фэйри, когда я подняла кинжал. — Не надо!

Я судорожно вдохнула, мои губы дрожали, когда я спасовала.

Сказать «Мне жаль» — не достаточно. Я бы никогда не смогла сказать этого Андрэсу — но теперь… теперь…

— Пожалуйста! — его глаза наполнились серебристыми слезами.

В толпе кто-то заплакал. Я отнимаю его у кого-то, кто, возможно, любит его так же сильно, как я люблю Тамлина.

Я не могу об этом думать, не могу думать о том, кем он был, или о цвете его глазах, или ещё о чём-то подобном. Амаранта ухмылялась с безумным, торжествующим злорадством. Убить фэйри, влюбиться в фэйри, затем быть вынужденной убить фэйри, чтобы спасти эту любовь. Блестяще и жестоко — и она это знает.

У трона сгустились волны тьмы, и там, скрестив руки, появился Рисанд — как будто он переместился, чтобы лучше видеть. Его лицо было маской безразличия, но мою руку закололо. «Сделай это» — говорило покалывание.

— Не надо, — умолял юный фэйри.

Я покачала головой. Я не могу его слушать. Я должна сделать это сейчас, прежде чем он переубедил меня.

— Пожалуйста! — его голос поднялся до пронзительного крика.

Звук настолько меня ошеломил, что я напала.

Со сдавленным рыданием, я вонзила кинжал в его сердце.

Он закричал, забился в крепкой хватке охранников, когда лезвие вспороло плоть и кости — так гладко, как если бы это был настоящий металл, а не ясень, и кровь — горячая и лоснящаяся — пролилась на мою руку. Я плакала, выдёргивая из него кинжал, эхо его костей, задетых лезвием, жалило руку.

Взгляд его глаз, полных потрясения и ненависти, оставался прикованным ко мне, пока он не обмяк, проклиная меня, и в толпе раздался душераздирающий вой.

Мой окровавленный кинжал звонко упал на мраморный пол, когда я попятилась назад на несколько шагов.

— Очень хорошо, — сказала Амаранта.

Я хотела вырваться из собственного тела; я хотела сбежать от этого пятнающего позора, что я совершила; я должна выбраться — я не могу выдержать кровь на своих руках, липкое тепло на пальцах.

— Теперь следующий. О, Фейра, не будь такой жалкой. Тебе разве не весело?

Я оказалась перед второй фигурой с мешком на голове. Теперь девушка. Фэйри в чёрном протянул подушку с чистым кинжалом, а удерживающие её охранники сорвали мешок.

У неё было простодушное лицо и золотисто-каштановые волосы, точно как у меня. Слёзы уже катились по её круглым щекам, а её бронзовые глаза следили за моей окровавленной рукой, потянувшейся за вторым кинжалом. Чистота деревянного лезвия в сравнении с моими окровавленными пальцами была издевательством.

Я хотела упасть на колени и молить её о прощении, хотела сказать, что её смерть не будет напрасной. Я хотела, но душа будто раскололась пополам и я едва ощущала собственные руки, осколки своего сердца. Что я наделала…

— Да храни меня Котёл, — зашептала она, её голос ровный и чарующий — как музыка. — Прими меня Мать, — продолжала она читать молитву, похожую на ту, что я уже слышала однажды, когда Тамлин читал её для низшего фэйри, умершего в холле. Ещё одна жертва Амаранты. — Проведи меня сквозь врата, — я не смогла поднять кинжал, не смогла преодолеть разделяющий нас шаг. — Позволь ощутить изобилие бессмертных земель молока и мёда.

По лицу и шее покатились беззвучные слёзы, намочив грязный ворот моей туники. Она говорила, и я понимала — я никогда не попаду в те бессмертные земли. Я знала, о какой бы Матери она ни говорила, она никогда не примет меня, не обнимет. Спасая Тамлина, я проклинаю себя.

Я не могу этого сделать — не могу снова поднять кинжал.

— Позволь мне не убояться зла, — выдохнула она, глядя на меня — в меня, в мою разодранную на части душу. — Позволь не чувствовать боли.

С моих губ сорвался всхлип.

— Мне жаль, — простонала я.

— Позволь мне войти в вечность, — прошептала она.

Я заплакала, когда поняла. «Убей меня» — говорила она — «Сделай это быстро. Не заставляй меня страдать. Убей меня». Взгляд её бронзовых глаз был бы твёрдым, если бы не горечь. Бесконечно, бесконечно хуже, чем мольбы мёртвого фэйри рядом с ней.

Я не могу этого сделать.

Но она удержала мой взгляд — удержала и кивнула.

Я подняла кинжал, и во мне что-то окончательно сломалось, что-то, что я никогда не смогу восстановить. Не важно, сколько лет пройдёт, не важно, сколько раз я буду пытаться нарисовать её лицо.

На этот раз стенали больше фэйри — её родственники и друзья. Кинжал был грузом в руке — в руке, покрытой сверкающей кровью первого фэйри.

Гораздо благороднее будет отказаться — лучше умереть, чем убивать невиновных. Но… но…

— Позволь мне войти в вечность, — повторила она, подняв голову. — Не чувствовать зла, — прошептала она — только для меня. — Не чувствовать боли.