Двор Тумана и Ярости

— Эй, — сказал Кассиан, ловя мою руку. Его глаза цвета лесного ореха сегодня были больше зелеными, чем коричневыми. — Извини. Я не хотел ударить по больному. Аз сказал мне только потому, что я сказал ему, что мне нужно это знать для моих собственных действий, чтобы знать, чего ожидать. Никто из нас… не относится к этому как к шутке. То, что ты сделала, было тяжелым выбором. На самом деле, чертовски сложным выбором. Это просто был мой хреновый способ спросить, нужно ли тебе поговорить об этом. Прости. — Повторил он, отпуская меня.

Спотыкающиеся слова, искренность в его глазах… я кивнула, занимая свое место.

— Все в порядке.

Хотя Рисанд продолжал сражаться с Азриэлем, я могла бы поклясться, что его глаза были прикованы ко мне — были прикованы ко мне с момента, когда Кассиан задал мне этот вопрос.

Кассиан засунул руки в подушки для спарринга и поднял их.

— Тридцать один двойной удар; затем сорок, затем пятьдесят. — Я поморщилась, бинтуя руки. — Ты не ответила на мой вопрос, — сказал он с осторожной улыбкой — я сомневалась, что его солдаты или иллирийские собратья когда-нибудь ее видели.

Это была любовь, и я испытывала ее — счастье, желание, умиротворение… Я чувствовала все эти вещи. Однажды.

Я расположила ноги на двенадцать и пять часов и подняла руки к лицу. Но, наверное, все эти вещи и ослепили меня. Наверное, они были словно покрывало на моих глазах, не дающее увидеть его настоящий характер. Его потребность контролировать, потребность защищать, которые укоренились так глубоко, что он запер меня. Словно заключенную.

— Я в порядке, — сказала я, делая шаг и нанося удар с левой стороны. Подвижная — перетекающая, словно шелк, как будто мое бессмертное тело наконец перестроилось.

Мой кулак врезался в спарринговую подушку Кассиана и метнулся обратно, быстро, словно змеиный укус, и я ударила справа, плечо и нога повернулись.

— Один, — Кассиан считал. Я опять ударила, раз-два. — Два. И в порядке — это хорошо, в порядке — это замечательно.

Снова, снова, снова. Мы оба знали, что «в порядке» было ложью.

Я сделала все — абсолютно все ради этой любви. Я разорвала себя в клочья, я унижалась и убивала невинных, а он просто сидел рядом с Амарантой на том троне. И он ничего не сделал, ничем не рискнул ради меня — не рискнул быть пойманным, пока не настала последняя ночь, и все, чего он пожелал — это не освободить меня, а поиметь, и..

Снова, снова, снова. Один-два; один-два; один-два..

И когда Амаранта сокрушила меня, когда она переломала мои кости и заставила мою кровь закипеть в жилах, он просто стоял на коленях и молил ее. Он не попытался убить ее, не подполз ко мне. Да, он боролся за меня — но я боролась за него сильнее.

Снова, снова, снова, каждый удар моих кулаков о подушки для спарринга — словно вопрос и ответ.

* * *

И после того, как его сила вернулась, он имел наглость посадить меня в клетку. Имел наглость заявить, что я теперь бесполезна, что должна быть заточена для его же спокойствия. Он дал мне все, что мне было нужно, чтобы я стала собой, чтобы почувствовала себя в безопасности, но когда он получил, что хотел — когда он получил свою силу, свои земли назад… он перестал пытаться. Он все еще был хороший, все еще Тамлин, но он был просто… неправильным.

И затем я рыдала сквозь стиснутые зубы, слезы вымывали эту воспаленную рану, и меня не заботило, что здесь были Кассиан или Рис, или Азриэль.

Звон стали прекратился.

И затем мои кулаки соединились с голой кожей, и я поняла, что пробила подушки для спарринга насквозь — нет, прожгла их, и… И я тоже остановилась.

Обернутая вокруг моих рук ткань теперь была лишь пятнами сажи. Руки Кассиана остались поднятыми передо мной — готовые принять на себя удар, если я его сделаю. — Я в порядке, — сказал он тихо. Мягко.

И наверное, я была истощена и разбита, и потому выдохнула:

— Я убила их.

Я не произносила этого вслух, с того момента, как все произошло.

Кассиан сжал губы.

— Я знаю. — Ни осуждения, ни похвалы. Лишь мрачное понимание.

Мои руки ослабли, когда меня сотряс еще один всхлип.

— На их месте должна была быть я.

И вот оно. Стоя там под безоблачным небом — зимнее солнце, бьющее мне на голову, и ничего вокруг меня, кроме голого камня, ни тени, в которой можно спрятаться, и не за что зацепиться… вот оно.

Тьма охватила меня, успокаивающая, нежная тьма — нет, тень — и влажное от пота мужское тело возникло передо мной. Нежные пальцы подняли мой подбородок, пока я не подняла глаза… на лицо Рисанда.

Его крылья обернулись вокруг нас, словно кокон, из-за солнечного света кожистая мембрана отливала золотым и красным.

Вокруг нас, за пределами кокона, возможно, в другом мире, звуки стали о сталь возобновились — Кассиан и Азриэль начали поединок.