Дворец для любимой

— Красивая ты у меня, — заявил я, поглаживая пальцами по ее ладошке, лежавшей на покрывале. — Черта с два им всем, чтобы я тебя кому-то другому оставил. Иди поспи, солнышко, теперь уже все позади.

Потом пришли дети. Они боялись громко разговаривать, вдруг от этого я почувствую себя хуже. Глупенькие, кричите во весь голос, играйте, ссорьтесь, жалуйтесь друг на друга, мне только лучше станет.

Когда они ушли, я спросил у Цаннера:

— На лезвии был яд?

— Да, господин де Койн. И наше счастье, что я знаю, как именно он действует. Обычно этим ядом пользуются… — Цаннер понизил голос, перед тем как продолжить, склонился и остальные слова прошептал мне едва ли не в самое ухо.

Спасибо тебе, доктор. И за самого меня спасибо, за то, что смог вытащить чуть ли не с того света. Ну и за те слова, что я едва смог разобрать, настолько тихо ты говорил.

Едва за Цаннером закрылась дверь, как сразу же пришел Анри Коллайн, мой спаситель, а главное — спаситель Янианны.

Коллайн явно выглядел помолодевшим, и было с чего. Не судьба стать ему философом, расстался он все же с леди Лиолой, и теперь у него новая возлюбленная. И правильно, Анри, главное в этой жизни — любящая жена. А философами пусть становятся другие, не мы.

Эту новость мне успела сообщить Янианна в череде других важных, по ее мнению, новостей, случившихся за время моего беспамятства.

На мой вопросительный взгляд он ответил взглядом утвердительным — да, я знаю, Цаннер мне все рассказал. Тебе тоже спасибо, Анри, за то, что спас всех, а сейчас расскажи мне, каким волшебным образом ты оказался именно там, где ты был больше всего нужен…

Мы с Горднером шли перед строем доренсийских диверов, и со стороны, наверное, представляли довольно комичное зрелище: оба опирающиеся на трости, оба прихрамывающие на правую ногу и оба слегка накренившиеся.

Когда тот, первый убийца, успел помимо плеча ранить меня еще и в левый бок, я так и не мог вспомнить. И неудачно так ранить: порез пришелся на уже имевшийся у меня там шрам от старой раны, полученной еще в степях вайхов.

Мы шли, и я думал о том, что никогда уже мне не сразиться с Эрихом Горднером в учебном бою, и дело не во мне самом. Мои раны заживут, а вот его хромота останется с ним до конца, и ничего с этим уже не сделаешь.

Сразиться с ним мне хотелось давно, уж очень мне хотелось сравнить себя с самим собой, с тем, каким я был много лет назад, когда впервые с ним встретился. Но я все откладывал и откладывал, рассчитывая продвинуться на этом пути еще дальше, и уже тогда!..

Как оказалось, дооткладывался.

Шли мы, почти синхронно хромая, но никто не улыбался. Напротив, новые лица, появившиеся в Доренсе, поглядывали на Горднера чуть ли не с восхищением — как же, живая легенда! Сам же Эрих выглядел как человек, у которого есть на душе что-то такое, что никак не может принести ему покой. Как будто лежит на его совести нечто. Причем Горднер не постоянно так выглядит, а только при встрече со мной, ведь только мы двое знаем то, что он страстно хотел бы забыть, при этом отлично понимая, что такое забыть невозможно.

Ну как ты не можешь понять, Эрих? Ведь то, что ты смог сделать, несравненно больше того, что ты ставишь себе в вину. Доренс существует не так давно, но у него есть уже свое кладбище. Бывает, что гибнут люди, слишком уж опасна и сложна подготовка у его обитателей. Имеется на кладбище и несколько могил диверов, погибших на войне с Трабоном, война — она и есть война. А еще там есть скромные надгробья тех пятерых парней, что погибли при захвате Готома в морском порту Тресит. Тот случай, когда мы сумели выкрасть трабонского короля и поменять его потом на тебя самого.

Мы выкупили тела парней давно, еще в разгар войны с Трабоном, частично за золото, ну и в большей степени потому, что я попросил передать тем, кто будет чинить нам препоны: выкрасть их будет значительно проще, чем их короля. Должен признать — подействовало.

Так вот, узнали мы и обстоятельства их гибели. Парни успели бы покинуть замок, когда начался переполох. Но они поступили иначе — перекрыли единственный выход из замка и держали его, сколько смогли. Долго держали, пока не подоспела помощь извне, из города. И только благодаря их действиям нам и удалось уйти вместе с королем Готомом, причем не было у них ни такого приказа, ни даже просьбы. И в том, что они так поступили, — полностью твоя заслуга, ведь именно ты их воспитывал…

Таких же взглядов, но обращенных на меня, хватало тоже, ведь все они знали мою историю с самого начала появления в Империи, наверное, даже с большими подробностями, чем я сам.

Я шел вдоль строя, заглядывая в глаза людям, которых, возможно, отправлял на смерть. Хорошие такие глаза, ни напускной бравады в них, ни следов подобострастия. Глаза, которые говорили: мы сделаем это, сделаем, потому что никто, кроме нас, сделать этого больше не сможет.