Дворец грез

Ропот ожидания пронесся над толпой зрителей, когда полотна занавеса, дрогнув, раздвинулись. Появился жрец, он закрепил полотна и поклонился фигуре, выступившей из нее. Я затаила дыхание.

Волнение толпы быстро утихло, сменившись изумленным безмолвием: то, что появилось на свет из полумрака и остановилось на палубе, было забинтованным трупом, который двигался, как живой человек. Оно или он был с головы до пят запеленут в белое полотно. Даже лицо его скрывалось в тени огромного капюшона, а руки прятались в складках объемистого плаща. Капюшон подошел ближе, повернулся в одну сторону, потом в другую, и мне показалось, что тот невидимый, внутри, уже оценил нас всех.

Человек ступил на сходни, перекинутые от ладьи к выложенной камнем набережной канала. Я мельком увидела носок забинтованной ноги, и у меня вдруг закружилась голова. Прорицатель был болен. Болен какой-то ужасной болезнью, что обезобразила его и сделала отвратительным для людских глаз. Мой безумный план утратил смысл. Возникло слишком много «но»: яркий дневной свет, пышное убранство ладьи, потные солдаты — все это вдребезги разбило мои глупые надежды. Я заметила, как из-под пилона вышел верховный жрец Вепвавета со своими служителями и застыл, окруженный тонкими струйками фимиама, в ожидании странного гостя нашего бога. Я отвернулась.

— Ты куда? — прошептал Паари.

— Домой, — коротко ответила я. — Мне что-то нехорошо.

Ты все еще хочешь, чтобы я выяснил, как долго прорицатель пробудет здесь? — уточнил он. — Я иду в школу со служителями. У них можно узнать.

Я заколебалась, размышляя, потом кивнула.

— Да, — сказала я безропотно. Это было бесполезно. Даже если у этого существа три головы и хвост, я все равно хотела положить конец своему бесцельному неведению. Я подбадривала себя как могла.

— Помни, Ту, — прошептал мне в ухо Паари, — тебе нечего ему предложить.

Я резко повернулась и встретила его пристальный взгляд, в котором не было ничего особенного, но у меня возникло явственное впечатление, будто он уже заподозрил, что я решила предложить прорицателю. Оставив его, я протиснулась сквозь толпу и побежала к селению. Воздух стал густым и тягучим, мне было трудно дышать.

Мать и Паари вернулись намного позднее меня, и мать сурово выругала меня за то, что я была дома и не приготовила еду для вечерней трапезы. Но даже она поддалась всеобщему возбуждению, вызванному визитом знатного человека, и не стала меня наказывать. Я отвела нашу корову к воде, потом подоила ее. Усевшись все вместе в красном свете прощальных лучей заходящего солнца, мы поели хлеба и холодного супа, а потом отец вдруг попросил чистой воды, чем сильно удивил меня. Я принесла ему воды, потом села на пол, наблюдая, как он тщательно мылся. Мать скручивала фитильки для ламп, а Паари сидел в дверях, скрестил ноги, задумчиво глядя в сгущающуюся темноту площади. Потом отец попросил свои сандалии и кувшин нашего лучшего пальмового вина. Я кинулась исполнять ею просьбу, а мать удивленно взглянула на него поверх работы.

— Куда ты собрался? — спросила она.

Он пригладил руками влажные белокурые волосы и улыбнулся ей.

— Да так, пройдусь, говорят, одна из дочек управителя уже вполне созрела, хочу с ней поразвлечься, — отшутился он. — Моя дорогая, твоя ревность очаровательна. На самом деле я иду выпить и поболтать по-солдатски с шаарданцами.[19] Очень долго я не встречался с людьми, которые были бы похожи на меня. Не ждите моего возвращения, ложитесь спать.

Мать лишь хмыкнула в ответ, но я видела, что она довольна. Отец взял у меня из рук сандалии, обулся и взвесил на руке кувшин с вином.

— Паари! — позвал он сына, застывшего в дверном проеме. — Не хочешь пойти со мной?

Приглашение было неожиданной честью, потому что Паари еще не считался мужчиной и не мог участвовать в мужских посиделках, пока ему не исполнилось шестнадцать. Он тут же вскочил.

— Спасибо, отец! — возликовал он. — Я бы очень хотел!

И они ушли. Возбужденный голос Паари затих вдали, и опустилась ночь.

Мать уснула задолго до того, как они вернулись, но я не спала. Я сидела в нашей с Паари комнате на своем тюфяке, прислонившись спиной к стене, и боролась с дремотой, пока не услышала нетвердые шага: наши мужчины возвращались. Было слышно, как отец, запинаясь, тяжело протопал в свою спальню. Паари вошел в нашу комнату, нащупывая в темноте свой матрас.

— Не бойся, — прошептала я. — Я не сплю. Я хочу, чтоб ты скорее мне все рассказал. Тебе понравилось?

— Очень. — Слова давались ему с трудом, похоже, он был слегка пьян. Глубоко вздохнув, он повалился на тюфяк, на мгновение наполнив комнату винными парами. — Шаарданцы — грозные мужчины, Ту. Я бы не хотел встретиться с ними в битве лицом к лицу. Я побаивался их, а отец сидел с ними у палатки, смеялся, пил и разговаривал о таких непонятных вещах, что мне оставалось только помалкивать. Он по-своему великий человек, наш отец. Какие истории он рассказывал сегодня о своих подвигах в смутное время! Я едва мог поверить!