Дворец из песка

Я только пожала плечами, зная, что ни Лешему, ни Челе ехать, в общем-то, было некуда. В России они никому не были нужны, Челу там ждало только одиночество и лицемерное сочувствие родни, а Лешему было еще хуже. Чела высказалась очень жестоко, но была права: жена Лешего, после того как ее вынули из петли, больше ни разу не встала с постели и угасала день за днем, безмолвно и обреченно. Сын Илья, у которого Леший увел Соньку, наотрез отказывался жениться вторично, как ни давили на него старшие родственники, и неделями пропадал у своей русской любовницы. Родня Лешего и Соньки непрерывно скандалила между собой, а поскольку оба клана были очень многочисленными, все остальные цыгане оказались в весьма трудном положении. Теперь практически никого нельзя было пригласить на свадьбу, Рождество или крестины, поскольку среди гостей обязательно оказывались представители и той, и другой семьи, а значит, праздник неизбежно заканчивался сварой. Взрослые дети Лешего ополчились на отца так, что даже не упоминали его имени в доме; Чела одна приехала к нему в Лидо, и то от отчаяния; все это понимали, и Леший, пожалуй, лучше всех. Возможно, он не ожидал, что у младшей дочери неожиданно обнаружится характер, причем точь-в-точь такой же, как его собственный.

– Да ей-то что? – продолжала яростно пыхтеть сигаретой Милка. – Она как раз молодец, приманила гаджа, и – хомут на шею… С нашими цыганами не выходит, так хоть какой-то нужен, это же ясно… Не висеть же на просушке до старости! А он на нее жалеть не будет, она с него и золотишка настрижет, и брюликов, и чего получше… А потом его застрелят, а она при всем этом останется…

– Милка!!!

– А что «Милка»?! Жить-то надо! Если и ему хорошо, и ей не внакладе – чего резину тянуть? Нехай женятся или еще как-нибудь там… Леший все едино ничего сделать не сможет, побесится и уймется. Ангел, да не хлюпай ты! Тебе-то чего! Куда он от тебя денется?!

Но Сонька еще пуще залилась слезами, встала и, сморкаясь в полотенце, ушла реветь к себе. Было очевидно, что пользы от нее сегодня никакой, и потому мы с Милкой взялись за мытье посуды. Час был поздний, а еще надо было укладывать спать детей.

Чела и Яшка объявились только вечером следующего дня, и то лишь на минуту: собрать вещи и заявить, что они летят на Рождество в Париж. Яшка сиял тульским самоваром. Чела была бледна, молчалива – но спокойна. Мы помогали ей укладывать чемодан, ни словом не заикаясь о том, что в рождественские праздники ее отсутствие в ресторане крайне плохо скажется на прибыли. Было ясно, что говорить об этом нет смысла.

Леший пропадал дольше. Мы с Милкой обегали весь Лидо и даже заглянули в публичный дом к маме Розе. Нас приняли на виа Анкоре довольно тепло, но Лешего не оказалось и там. Сонька рыдала и с утра до ночи пила валерьянку, пророча себе выкидыш. Милка злилась молча, я приставала к Шкиперу:

– Ты знаешь, где он?

– Ну, только одно мне счастье в жизни – папашку вашего всеобщего пасти… – отмахивался он. – Явится, никуда не денется. Чтоб он свою кормушку бросил – да удавится раньше!

Шкипер, как обычно, оказался прав. Леший явился примерно через неделю, вечером, пришел прямо в ресторан, сдернул меня с эстрады, едва дождавшись, пока я доиграю Милке «венгерку», и объявил, что пора открывать у нас стриптиз.

– Такие бабки можно делать! Люстру в доме золотую повесишь! Вот только налоги сразу вверх подпрыгнут… ну, это твой Джино разберется, для того и держим. Вот послушай: в начале сезона берем двух шлюх, можно даже и Лу, дешевле обойдется, ты с Жиганом поговори, чтоб не выступал из-за этого, а вторую я сам приведу…

Пока я пыталась представить, что скажет по этому поводу Жиган, и напряженно соображала, зачем в доме золотая люстра, Леший не давал мне опомниться и в красках рисовал открывающуюся перспективу. Казалось, он вовсе не помнил о том, что случилось неделю назад. Я, разумеется, напоминать не стала.

После новогодних праздников Яшка и Чела вернулись в Лидо. Чела встретилась с Лешим как ни в чем не бывало, тот тоже предпочел сделать вид, что все в порядке. Отец и дочь в самом деле были очень похожи: видимо, каждый решил, что плохой мир лучше доброй ссоры и не стоит из гордости или обиды портить кое-как налаженную жизнь. К тому же Чела привезла два огромных чемодана с приобретенными в Париже туалетами, кучу подарков для всех и кольцо с таким бриллиантом, что позеленевшая от зависти Милка долго отказывалась признать его настоящим.

– Яшенька, может, ты и меня замуж возьмешь? – умильно интересовалась она у Жамкина, разглядывая голубоватый, искрящийся камень на свет. – Я лучше Челки борщ готовлю…

– Милка, рад бы, но не могу, – серьезно отказывался Яшка, пряча в разноцветных глазах усмешку. – Я, во-первых, не султан… а жаль… А во-вторых, у меня от твоего визга давление подымается, а все остальное падает на фиг совсем. Кабы ты хоть орала потише…

– Я молчать буду! – молитвенно прижимала руки к груди Милка. – Яшенька, видит бог, слова не скажу! Ты мне раз в неделю вот такой камушек – а я молчу, как рыба! Идет?