"...Мне не хотелось привлекать к себе внимание, и я решил, что не буду ни у кого ничего спрашивать, тем более что все мои расспросы до сих пор оказывались неизменно безрезультатными, а лучше постараюсь разобраться во всём сам. Между тем передо мной была трудновыполнимая задача - я должен был аккуратно исполнять свои обязанности в этом доме, слабо представляя, в чём они, собственно, заключаются, и догадываясь только, что нахожусь здесь в качестве музыканта. Это было единственное, за что можно было хоть как-то уцепиться, чтобы не сойти с ума окончательно и не впасть в отчаяние от всей этой неразберихи. Ведь никто из этих людей не знал меня, и я не знал никого. Вероятно, те загадочные персоны, чьей воле я обязан своим пребыванием здесь, целиком полагаются на мою собственную сообразительность и считают излишним разъяснять мне то, о чём я должен догадываться сам. Раз уж я назвался музыкантом с обычным моим легкомыслием, то и место моё у инструмента. И если бы кто-нибудь вдруг подошёл ко мне и спросил меня: "Что вы здесь делаете, сударь? Что вам угодно?" Я бы ответил уверенно: "Я музыкант и направляюсь к месту, где должен играть, если же вас не затруднит, то вы можете оказать мне любезность, проводив меня". Так я ответил бы, но никто не подходил ко мне и не спрашивал меня ни о чём, и предоставленный самому себе, я шествовал из комнаты в комнату, то поднимаясь по лестницам, то спускаясь, попадая то в парадный зал, то в столовую, то в будуар, и между прочим, набрёл на тихий и уютный кабинет, где обнаружил прекрасную библиотеку, мягкие кресла и рисунки мастера Кювилье, которыми я имел возможность насладиться, собрав их предварительно с пола, где они были разбросаны с вопиющим небрежением. Нужно заметить одну особенность этого кабинета, которой обладало, впрочем, и большинство других помещений, а именно: во всех дверях были ключи, так что можно было закрыть двери и отгородиться от всего мира, перекрыв таким образом проход, так как все комнаты были, как правило, смежными..."