Дворец наслаждений

Краем глаза я видел Паиса. Он больше не сидел, вальяжно развалившись на стуле. Он сидел прямо, вцепившись руками в колени, с бледным лицом. Писец продолжил чтение, назвав имена тех, кто некогда разжигал во мне юношеский пыл и совратил любознательную девчушку из Асвата. Гуи, прорицатель. Паибекаман, главный управляющий. Мерсура, первый министр. Панаук, писец царского гарема. Пенту, писец Обители Жизни.[6] Генерал Банемус и его сестра, госпожа Гунро. Генерал Паис. Ту не внесла в этот список ни меня, ни свою служанку Дисенк, хотя вполне вероятно, что догадывалась о нашей роли в этой истории. Возможно, она просто пожалела нас, решив, что нами, как и ею, воспользовались, поскольку мы были простолюдины, а значит, люди без связей, в отличие от наших высокородных покровителей.

— «…Умоляю вас, мой повелитель, поверить, что эти вельможи, одни из самых могущественных людей Египта, не любят вас и с моей помощью пытались вас убить. И попытаются сделать это снова».

Царевич подал знак писцу замолчать.

— Достаточно, — сказал он и, обойдя вокруг стола, сел на его краешек. — Это письмо было продиктовано Ту из Асвата почти семнадцать лет назад, за три дня до того, как ее приговорили к смерти. Мой отец прочитал его и, вместо того чтобы отправить Ту в Подземный мир, отправил ее в ссылку, тем самым смягчив наказание гораздо больше, чем она того заслуживала. Но он всего лишь царь и не хотел, чтобы преступник понес наказание, если в доказательстве его вины была хоть капля сомнения. Потом он показывал мне это письмо. Мы стали ждать, но больше покушений на жизнь Единственного не было, и тогда отец вновь засомневался — а правильно ли он поступил, когда поверил этой женщине и отменил ее казнь.

Царственная нога начала раскачиваться туда-сюда; зернышки яшмы и зеленой бирюзы на сандалиях вспыхивали и мерцали, когда на них попадал свет. Царевич широко раскинул руки, ладонями вверх. Должно быть, он вспомнил какой-нибудь эпизод из своих государственных дел или охотничий прием, этот красивый мужчина с темными глазами и совершенным телом, но нас он не мог обмануть. Он был Соколом-в-гнезде, и каждая его поза, каждый жест подчеркивали его неукротимость. Он был вершителем наших судеб и знал это.

— Итак, — сказал Рамзес, — если бы я столкнулся с менее тяжелым преступлением, совершенным много лет назад, я, возможно, закрыл бы дело, посчитав, что время сделало бессмысленным всякое наказание. Но измена и попытка цареубийства — это уже совсем другое.

— Повелитель, в этом письме не представлено ни одного доказательства вины перечисленных в нем людей! — сказал Паис. — Там нет ничего, кроме зависти и обиды!

Рамзес обернулся к нему.

— Зависти и обиды! — повторил он. — Возможно. Но может ли человек лгать, глядя в лицо смерти? Не думаю, ибо он или она знает, что от Великого Суда его отделяет всего несколько ударов сердца. — Царевич встал и скрестил на груди руки. — А если Ту сказала правду? И Каха? Что если заговорщики не отказались от своих планов и только ждут, когда трон займет новый фараон? Что если они сочтут, что новое Воплощение Бога их также не устраивает, генерал Паис? Что если цареубийство войдет у них в привычку? Нет. Я не должен закрывать на это глаза.

Царевич выпрямился, расправил плечи и показал пальцем на одного из слуг.

— Приведи сюда одного из моих старших офицеров, — сказал он. — А ты, — обратился он к другому слуге, — ступай в пиршественный зал и скажи моей жене, что сегодня я не буду присутствовать на пире. Потом пойди к моему отцу и, если он не спит, скажи ему, что мне нужно с ним посоветоваться.

Слуги вышли исполнять поручения. Паис сполз на краешек стула.

— Повелитель, — сказал он, — я являюсь самым высокопоставленным военачальником Пи-Рамзеса. Вам не следует посылать за кем-то еще. Приказывайте мне.

Царевич улыбнулся и поднял чашу с вином.

— О, я так не думаю, генерал Паис, — мягко сказал он. — На этот раз — нет. — Затем выпил вина и облизнул губы, наслаждаясь букетом. — Прости, если мне придется на время лишить тебя моего доверия.

— Вы делаете мне выговор?

— Молись своим богам, чтобы дело ограничилось только выговором! — крикнул царевич.

Казалось, генерал нисколько не испугался. Поведя бровью, он хлопнул себя по бокам и сел. Я невольно залюбовался его самообладанием.

Вскоре появился офицер. Подойдя к царевичу и поклонившись, он ждал распоряжений. Я заметил, как он бросил быстрый взгляд в сторону Паиса, затем взглянул Рамзесу в лицо.