Дворец Посейдона

Через полчаса должна подойти электричка. Если за это время он не найдет Дато, надо уезжать. Искать больше не имело смысла. «Наверно, Дато давно спит в своей кровати», — подумал он. Нет, это невозможно: как он вернется домой один? Он из последних сил цеплялся за непрочную ниточку надежды, и собственное положение сейчас казалось не таким уж безвыходным. В конце концов, что такого произошло? Ведь он не похищал ребенка.

Ему самому неприятно, что так получилось. Он даже улыбнулся: этот Бондо Лежава, Спиноза, который вечно с ружьем бродит, интересно, умеет ли он стрелять?

Он прошелся взад и вперед по платформе. Да, но у него нет денег на билет. За это тоже не убивают! Он скажет контролеру свой адрес, а может, и знакомых встретит в поезде… Но тут его опять бросило в жар: а вдруг, вдруг Дато нет дома, вдруг с ним что-то случилось…

— Парень, эй, парень, — услыхал он. — Иди сюда!

Его звал тот самый железнодорожник, который недавно загружал тележку. Теперь он сидел и покуривал.

— Садись, — железнодорожник легонько хлопнул по скамье, словно указывая, куда сесть.

Беко присел на край скамьи.

— Что ты тут делаешь? — спросил железнодорожник голосом усталого человека, которому безразлично, что ему ответят.

— Ничего…

Они долго молчали.

Потом железнодорожник снова спросил:

— Курить хочешь?

— Нет, спасибо.

— Не куришь?

— Курю.

— Тогда закуривай, — он достал из нагрудного кармана пачку «Примы», расправил ее и проверил, есть ли там что-нибудь, потом протянул Беко.

Вместо того чтобы сказать, как он и собирался: спасибо, не хочется, Беко неожиданно для себя произнес:

— Я есть хочу…

Беко и сам опешил. Он бы не признался в этом постороннему человеку и под страхом смерти. Кто-то вместо него выкрикнул эти слова.

— Хочешь есть? — переспросил железнодорожник.

Беко встал:

— Я пойду.

Надо уходить побыстрее, пока и в самом деле не начал попрошайничать.

— Садись, — железнодорожник потянул его за рукав. — Садись.

Беко послушно сел. «Как это я не сдержался! Даже Дато и тот постеснялся бы заявить первому встречному, что хочет есть».

Железнодорожник молча курил.

«Хоть бы скорее поезд пришел», — думал Беко.

Железнодорожник поднялся.

— Ступай за мной, — кинул он Беко.

— Я поезда жду, — Беко уцепился за скамью, словно его собирались тащить силой.

«Может, он переодетый милиционер, потому и подлизывается!»

— Идем, я сказал, — это прозвучало, как приказ, в голосе появились нотки гнева.

Беко покорился. Пожалуй, надо идти, в милиции он хоть поспит, проспит до тех пор, пока не узнают правду.

Железнодорожник шел к зданию вокзала. Это был толстый, низенький человечек, с покатыми плечами и длинной тонкой шеей. Он широко расставлял при ходьбе ноги в просторных штанинах и чем-то напоминал трехколесный велосипед. Не оглядываясь, он еще раз крикнул Беко:

— Иди за мной!

И Беко пошел, медленно, неохотно. Хоть другого выхода и не было, в милицию идти не хотелось. Перед глазами всплыло лицо матери. Она даже окликнула его:

— Беко, Беко, куда ты!

Увидел он и отца, только теперь заметил, как согнулся, постарел отец.

Они не успеют узнать о моем аресте, успокаивал себя Беко, утром я буду дома. Только вот за ночь переволнуются. Правда, если Дато не найдется, он и утром домой не пойдет, если даже его и выпустят. Он останется в тюрьме, на всю жизнь приникнув к железной решетке. Какой же он все-таки дурак! Надо было с самого начала пойти в милицию, оба давно уже были бы дома: и он, и Дато. Дато, наверно, стоит где-нибудь на углу или сидит, нахохлившись, на скамейке и ждет Беко. А Беко плетется в милицию, потому что, видите ли, голоден и хочет спать. Неужели ему все равно, кто найдет Дато? Конечно, нет. Он сам должен найти его, потому что Дато на него надеется.

Сердце шепнуло ему: беги! Он мог убежать, этому пожилому человеку его не догнать, но когда Беко представлял, как он бежит по перрону, а ему вслед глядит обескураженный, удивленный железнодорожник, ему становилось стыдно. «Будь он помоложе, я бы непременно убежал», — подумал Беко.

Они вошли в здание вокзала и стали спускаться по лестнице, ведущей в подвальный этаж. Этот подвал окончательно убедил Беко в том, что он арестован.

Железнодорожник зажег свет в темном коридоре, достал из кармана ключ и открыл первую же дверь. В комнате он тоже зажег свет и пригласил Беко:

— Заходи.

Комната была очень тесная, с узким столом и железной койкой. Она и впрямь напоминала тюремную камеру, но на стене висел портрет Акакия Церетели, вырезанный из журнала, и у Беко отлегло от сердца.

Они сели на койку.

На столе не было ничего, кроме жестяной кружки и коробки с домино. Железнодорожник выдвинул ящик и достал сверток, в котором оказались хлеб и колбаса. Он вытер лезвие ножа об рукав, поровну разделил хлеб и колбасу, одну половину подтолкнул к Беко, вторую снова завернул в газету и спрятал в ящик. Потом он нагнулся, пошарил под кроватью и выставил на стол початую бутылку лимонада. Снял крышечку ножом, налил полную кружку и протянул Беко:

— Пей!

— Спасибо, я не хочу. — Беко зажал руки между колен и отвернулся. От голода его даже поташнивало.