Дворец Посейдона

— Ничего…

ВОТ КОНЧИЛАСЬ ЗИМА Роман

Часть первая

Адам у зубного врача. Старуха. Дождь… Тина

— А ноги не надо вытирать? — пробурчала старуха.

Он вернулся в переднюю и старательно вытер ноги о тряпку, разостланную перед дверью, потом постучался в дверь, им же самим оставленную открытой, и почтительно справился:

— Можно?

Старуха махнула рукой и пошла. Вдруг она остановилась, словно прислушиваясь, следует ли он за пей. Не уловив позади шума шагов, она обернулась:

— Чего вы там стоите?

Скрестив на груди руки, вошедший застыл на пороге. — Вы же не сказали, чтобы я заходил.

Мужчина медленно двинулся. Он был обут в большие ботинки, подбитые подковами, и казалось, что вот-вот разлетится вдребезги натертый до зеркального блеска пол.

— Тсс! — замахала на него руками старуха. — Тсс! Мужчина внезапно остановился, и одна нога его застыла в воздухе.

— Тише! — повторила старуха, однако показала, что он может опустить ногу.

Мужчина повиновался, но с такой осторожностью, словно боялся угодить в лужу.

В дверях, все еще открытых, показалась огромная взъерошенная дворняжка. Она спокойно обвела взглядом комнату и стала отряхиваться от дождя, вздрагивая всем телом.

— Ой! — вскрикнула старуха.

— Курша! — помахал рукой собаке мужчина.

Курша продолжала стоять в открытых дверях, не понимая, чего от нее хочет хозяин, затем улеглась на пороге.

— Пошла вон! — старуха боялась собаки и кричала издали.

— Вы потише! — предупредил мужчина старуху.

— Твоя? — шепотом спросила его старуха.

Мужчина кивнул.

— Прогони ее!

— Не уйдет!

— А ну вас! — старуха повернулась. — Пошли!

Мужчина последовал за ней до конца комнаты, затем старуха вошла во вторую комнату, хлопнула дверью перед самым носом мужчины. Мужчина обернулся к собаке, собака продолжала лежать спокойно. Он дал ей знак рукой оставаться на месте.

Курша в знак согласия бодро застучала хвостом по полу, мужчина улыбнулся.

Старуха не появлялась, и мужчина в нетерпении стал ходить по комнате.

Большая комната, походившая на залу, казалась пустой, только у одной стены стояло в ряд несколько стульев — и это все; можно было подумать, что из этой комнаты только что вынесли покойника. Мужчина, помешкав, присел на стул. Просидев некоторое время, он уронил голову на грудь и задремал. Вскоре очнулся, огляделся по сторонам — старухи не было видно. Задремал снова. Но кто-то начал его теребить, и он с трудом приоткрыл глаза, старуха трясла его за плечо.

Курша глухо зарычала, видимо, для устрашения старухи.

— Как тебя звать? — спросила мужчину старуха.

— Адам!

— Подожди немного! — она прошаркала было вон из комнаты, но опять вернулась. — Здесь спать нельзя.

— Хорошо, бабуся, — ответил Адам, — не буду больше спать!

Когда старуха ушла, он прошелся по комнате, зная, что сидя опять заснет. В этой пустой комнате он ни на чем не мог остановить взгляда. Заметив на стене какой-то портрет, он подошел ближе и стал всматриваться: это была фотография ребенка. На ножке ребенка он разглядел руку: кто-то взрослый держал ребенка, чтобы тот не упал.

Адам отошел от стены, но тут же возвратился к портрету и внимательно вгляделся в него.

Почему-то ему вдруг показалось, что эта фотография имеет отношение к его детству. Рука, поддерживавшая ребенка, чуть не вызвала слезы на его глазах. Словно он знал, кому принадлежала эта рука, знал… знал… но не помнил, забыл только что, в эту самую минуту.

И тут он вспомнил, что никогда ему не приходилось видеть своих детских фотографий, в детстве его не фотографировали. Так почему же все это было таким знакомым и близким, почему была знакома эта рука, бережно обхватившая ножку ребенка? Кто был этот невидимый человек, державший ребенка? Ведь он знал этого человека, ведь до этого он знал все! А сейчас все забыл. «Что же это — сон?» — подумалось ему.

В комнату снова вошла старуха. Оставив дверь открытой, она окликнула посетителя:

— Пожалуйте!

— Бабуся, — Адам хотел спросить, чья это фотография, но старуха перебила его:

— Я сказала — пожалуйте, вас ждут!

Адам вошел в кабинет, он был гораздо меньше и значительно темнее первой комнаты. Здесь горела старинная керосиновая лампа. Лампа свисала с потолка. Над ней алел красный абажур с черными крапинками, похожими на родинки. Абажур напоминал распустившийся гигантский мак, и в его красноватом свете окружающие предметы казались плавающими в воде, нечеткими, нереальными.

В углу стояло никелированное кресло, а возле его ножки — высокая урна. Рядом возвышалась бормашина, она тоже как бы стояла в воде, похожая на цаплю, и даже как будто покачивалась.

Часть комнаты занимал письменный стол. На письменном столе громоздились книги. Книжную груду венчала клетка, в ней прыгала птичка. К столу была приставлена кровать. На кровати валялось пальто, сложенная пополам газета и очки.

— Садитесь, пожалуйста, — услышал Адам, — я сейчас.