Дворец Посейдона

— И потом ты небритый. Ведь знаешь, что я не люблю…

— Знаю.

— Хоть бы ты раньше любил меня так. Что теперь с тобой? Или просто тебе так больше нравится, потому, что я тебе не жена. Конечно, с любовницей интереснее, чем с женой. Зачем я приехала в Бакуриани! Знала бы, что ты здесь, ни за что б не приехала! Днем я делаю вид, что незнакома с тобой, даже не гляжу в твою сторону. А ночью бегу к тебе, зачем, для чего? Ведь все прошло, кончилось. Три года я жила спокойно. Что тебе понадобилось в Бакуриани? Шестой день я здесь и близка к помешательству. Один, два, три, четыре, пять, шесть…

— Ты не знала, что я здесь?

— Знала и потому примчалась, ты это хочешь сказать?

— Гия не узнает меня, не помнит.

— Он был маленький… Завтра приезжает мама.

— Откуда она узнала?

— Я написала ей сама.

— Опять все сначала.

— Что?

— Как будто не знаешь. Лекции о морали.

— Ничего не сначала, мы же в официальном разводе. Просто ты недолюбливаешь мою мать и больше ничего!

— Недолюбливаю!

Резо встал, подошел к окну и разглядел за стеклом снежинки. Снова пошел снег.

— Я открою дверь, можно?

— Нет. Вот я и говорю, что ты не любишь ее.

— А почему я должен любить ее?

— Потому что она моя мать.

— Вы с ней одинаковые. Ты слыхала, как говорят, жеребенок в кобылу удался!

— Не слыхала.

Он оглянулся. Майя накинула шубу и нащупывала ногами туфли. Она, не глядя вниз, пыталась попасть в туфлю и смешно болтала ногой. Наконец она обулась и побежала к дверям. Резо настиг ее в дверях:

— Ты куда?

Майя крепко сжала губы, но подбородок ее вздрагивал. Видно было, что она с трудом сдерживает слезы. Она не отпускала дверную ручку, но постепенно пальцы ее ослабли, она прижалась к его груди и заплакала. Он обнял ее и повел обратно.

— Будет, будет, ну, что с тобой!

Он снял с нее шубу, усадил на кровать, опустился перед ней на колени и стал снимать туфли.

Майя плакала и, казалось, ничего не замечала. Во всяком случае, она целиком подчинилась ему.

— Погаси свет, — всхлипнула она, — погаси!

Потом они долго лежали в темноте молча и не знали, с чего начать разговор. Не хотелось нарушать молчание, которое сближало их больше всяких слов.

За окном было снежно, и весь мир был наполнен снегом.

— Гия спросил меня, — начала Майя тихо, — когда падает столько снега, что поднимается в небо на его место?

Резо засмеялся.

— Он на меня похож.

— Что со мной будет, если он вырастет такой же ненормальный, как и ты?

— Что ты ему ответила?

— Все, чего не видно под снегом, поднимается в небо.

— Так и сказала?

— Нет, я ему не сумела ответить.

— Вчера, когда вы обогнали меня на лестнице, он не узнал меня.

— Прошло три года…

— И все же это зависит от тебя…

— Что от меня зависит?

— Как воспитывать. Ты не хочешь, поэтому он не знает меня. Имя мое хотя бы ему известно?

— Да.

— А что ты говоришь, где я вообще?

— Он не спрашивает, А если спросит, я скажу, что ты поднялся на небо.

— И вместо себя прислал такой большой снег.

— О, тогда он скажет: какой у меня большой папа.

— Скажи ему, что его отец такой же, как снег. А хочешь, еще проще, что я — снег. Ходите по снегу, топчите — ему не больно. Дети любят снег. Скажи ему так, и он обрадуется.

— Ты пропащий человек, Резо, настоящий эгоист! А я все думала, мучилась и сию минуту поняла, кто ты такой есть на самом деле. Ты эгоист!

— Да, но…

— Лежи, лежи, не вставай.

— Но почему же я эгоист?

— Не могу объяснить, но это так.

— Благодарю!

— Не за что.

— Ты сама до этого дошла или тебе мама сказала?

— Мама вообще о тебе не говорит.

— Отдыхает!..

— Может быть… Может, и отдыхает, а вот я…

— В самом деле, ты-то почему не отдыхаешь? Разве так можно, еле-еле развелась со мной и опять не успокоишься никак. Ты — красивая, на тебе с удовольствием женится какой-нибудь солидный мужчина.

— Мама тоже так говорит.

— Ты должна ее слушаться. Ради чего ты столько страдаешь!

— Мама тоже так считает.

— Мама твоя — Аристотель. Разве может такая мудрая особа когда-нибудь ошибиться. Она должна все время читать лекции по современной морали. А такие растяпы, как я, должны сидеть, раскрыв рот, и слушать — авось разберутся в этой жизни.

— Ты прав! Тебе бы эти лекции не повредили. Ты напрасно думаешь, что знаешь все!

— А я вовсе и не думаю. С наслаждением прослушал бы, скажем, такую лекцию: эгоист и общественность. Каково? О, какое пламя изрыгали бы ее уста, какой разительный пример имела бы она в моем лице! Наверно, меня заранее бы сфотографировали, снимки выставили бы на стенде, и твоя мама тыкала бы в меня указкой: «Смотрите, товарищи, это типичный эгоист — анфас, а это — в профиль, эгоист курит сигарету, сидит на стадионе. Эгоист смотрит кино. Вот его несчастная семья. Поглядите на его сынишку, какой прелестный ребенок, какой умненький. Но он даже имени своего отца не знает и считает, что его папа — снег…»

— Я бы не отказалась присутствовать на такой лекции.