Дворец ветров

В следующий миг, потрясенный последней малодушной мыслью, он с отвращением поморщился, увидев себя со стороны: бесхребетный трус, упивающийся жалостью к себе. Каким глубоким презрением прониклась бы к нему Джули, когда бы узнала! И правильно сделала бы, ибо одно представлялось несомненным: ему всяко будет жить гораздо легче, чем ей. Он не обречен навсегда оставаться в Бхитхоре, и у него есть множество способов заполнить свою жизнь. На северо-западной границе редко надолго воцарялось спокойствие, и разведчики больше привыкли к войне, чем к миру. Будут военные операции в Пограничных горах и сражения, которые нужно спланировать, провести и выиграть; у него будут лошади, чтобы скакать на них, и незнакомые дикие местности, чтобы их исследовать, и горы, чтобы на них восходить… и друзья, с которыми можно поговорить, выпить и посмеяться: Зарин, Уолли, Кода Дад, Махду, Мулрадж и многие другие. А у Джули нет никого, кроме Шушилы, и, если Шушила охладеет к ней или восстанет против нее, у нее в жизни не останется вообще ничего…

Небо, которое было темным, когда Аш поднялся на крышу, начинало бледнеть, и огни в городе уже не светили: чираги выгорели или погасли, задутые предрассветным ветром. Ночь закончилась, и близилось утро; скоро запоют петухи, и начнется новый день. Пора спуститься в комнату и попытаться урвать часок для сна, пока воздух еще дышит свежестью, поскольку с восходом солнца станет слишком жарко, чтобы спать, а сегодня предстоит сделать столько дел и решить столько вопросов, что браться за них, ничего не соображая от усталости, даже и пробовать не стоит.

Аш устало выпрямился, засунул руки в карманы и в одном из них наткнулся пальцами на какой-то круглый шероховатый предмет. Это было одно из печений, которые раздавали гостям на ступенях Жемчужного дворца; из вежливости он взял его и положил в карман, намереваясь выбросить позже. Он вынул печенье и при виде его вспомнил об иных днях. Улыбка тронула губы, смягчив усталую мрачность лица, и Аш раскрошил печенье и рассыпал крошки по краю парапета, а потом в последний раз устремил взгляд на далекий силуэт Рунг-Махала и чуть слышно заговорил в тишину.

Он произносил не молитву, какой сопровождал свои жертвоприношения Дур-Хайме, но все же в своем роде молитву. Молитву и клятву.

– Не беспокойся, дорогая моя, – сказал Аш. – Обещаю, я никогда не забуду тебя. Я буду любить тебя всегда, до самой смерти. Прощай, Джули. Прощай, моя единственная любовь. Кхуда хафиз!..

Он повернулся и направился обратно к лестнице; а когда за темной грядой холмов забрезжила лимонно-желтая заря, он уже спал.

Через два дня (на день позже, чем рассчитывал Аш, и несколькими днями раньше, чем ожидал Мулрадж) новый махараджа Каридкота выехал домой в сопровождении семидесяти человек: двадцати четырех солдат, дюжины чиновников и тридцати с лишним саисов и слуг. Они были с большой помпой сопровождены до границы Бхитхора доброй половиной населения княжества во главе с самим раной. И когда они проезжали по долине, пушки трех фортов дали приветственный залп.

Перед отъездом состоялись три прощальных разговора: один – официальный в Диван-и-Кхасе, другой – у Джхоти с сестрами, и третий, конфиденциальный, – между Ашем и Кака-джи.

Официальное прощание заключалось главным образом в произнесении речей и преподнесении гирлянд, а разговор с сестрами стал для Джхоти трудным испытанием. Шушила искренне восхищалась своим старшим братом и уже изрыдалась до изнеможения, горюя о его смерти. Очутившись перед необходимостью расставания с младшим братом, она впала в истерику и устроила такую дикую сцену, что в конце концов Джхоти пришлось влепить ей пощечину. После пощечины ошеломленная Шушила замолкла, и мальчик воспользовался случаем прочитать ей по-братски наставительную лекцию о преимуществах самообладания и спасся бегством, пока к ней не вернулся дар речи.

Разговор Аша с Кака-джи происходил в гораздо более спокойной обстановке. Поначалу Кака-джи заявил о своем твердом намерении сопровождать племянника обратно в Каридкот, но Мулраджу удалось убедить старика, что сейчас его племянницы, сокрушенные известием о смерти старшего брата, крайне нуждаются в его утешении и поддержке, а когда Аш прямо сказал, что своим присутствием он замедлит скорость обратного путешествия, Кака-джи сдался и согласился (не без облегчения) остаться в Бхитхоре с остальными членами свадебного кортежа до наступления сезона дождей. Позже они двое переговорили наедине, когда Аш явился попрощаться перед отъездом.

– Я должен за многое поблагодарить вас, Рао-сахиб, – сказал Аш. – За ваши дружбу и понимание, но главным образом – за ваше великодушие. Я прекрасно знаю, что вы могли бы погубить меня, стоило вам промолвить лишь слово, и… и ее тоже. Однако вы не сделали этого, и я в неоплатном долгу перед вами. Если мне когда-нибудь представится возможность отблагодарить вас какой-нибудь услугой, я непременно ею воспользуюсь.

Кака-джи протестующе помахал ладонью, и Аш рассмеялся.