Дворецкий. Возрождение

От отчаяния, мимолётное видение — Ривен, корчащийся с кинжалом в горле — показалось божественным вдохновением. Никто в Олене не обратил бы никакого внимания на это, а объяснение для Праведника он придумал бы позже. «Проклятье, ведь это именно то, что я докладывал Праведнику последние девять лет — выдуманные истории». И всё вернётся на круги своя.

Он потянулся рукой к рукояти кинжала. Ничего не подозревавший Ривен склонился над столом, допивая своё пиво. Кейл уставился на шею убийцы, чувствуя, как манит его живая неприкрытая плоть. Один удар в горло и он услышит бульканье — то же самое, что он слышал недавно от человека, чьё тело он оставил в переулке.

— Неудачная идея, — произнес, не оборачиваясь Ривен. — Такой поступок, Кейл, был бы весьма неблагоразумен.

Кейл услышал насмешку и предостережение в словах убийцы. Промолчав, он развернулся и вышел из Оленя. Ему надо было обдумать сложившуюся ситуацию.

Выйдя на улицу, он чуть не лишился сознания. Безнадёжность положения давила на его плечи тяжким грузом. Помрачневший Кейл припомнил одно понятие из дворфской философии и стал беззвучно повторять его одними губами, словно заговор.

— Корвикоум, — прошептал он. Мудрецы часто переводили его как «судьба» или «предназначение», но Кейл знал, что его значение было немного другим и было ближе к определению «неотвратимое последствие предыдущих решений».

В этот момент он возненавидел философию дворфов. «Судьба» перекладывала ответственность на другие плечи, на неведомую космическую силу. «Корвикоум» же водружал её на плечи Кейла.

— Я не стану предавать Ускевренов, — поклялся он в ночную тьму. — Не стану. Лучше я умру, но не увижу страданий Талбота.

Решение проблемы чётко предстало перед ним.

— Да, сначала погибну я, — поклялся сам себе Кейл, одарив мрачной улыбкой окружавший его мрак.

Он набрал полную грудь прохладного зимнего воздуха, насыщенного запахом соли, принесённого ветром из залива Селгаунта, и двинулся вперёд. Кейл призадумался. Он должен был найти выход лучше смерти.

От чопорных улиц, лежащих у него на пути, веяло достатком. Торговые лавки выстроились в ряд вдоль широкой аллеи и даже у самых скромных из них имелись крашенные крыша и окна. У большинства были мощённые камнем водоотводы и резные подоконники, изготовленные из редких пород древесины. Скульптуры диковинных существ — кентавров, химер и даже сатиров — украшали каждую городскую площадь, созданные мастерами, нанятыми, без сомнений, несуразным правителем города, хулорном. Селгаунт Кейлу тоже казался несуразным. Город очень старался выглядеть воплощением изящества и благородства, но сумел лишь придать себе вид вульгарно накрашенной шлюхи. Видимость богатства ширмой прикрывала порочность большинства дворян, готовых вонзить в спину любого кинжал, по сути бывших той же чернью, только образованной. Большинства, но, само собой, за исключением его господина.

С первых же дней службы в Штормовой Предел, Кейл проникся уважением к Тамалону Ускеврену за справедливость, честность и самодостаточность — редчайшие качества среди прогнившей аристократии, входящей в состав Старейших Чансела. Кейла восхищал характер Старого Филина. За прошедшие годы он и Тамалон стали своего рода друзьями. Сподвижниками, если можно так выразиться. И если Кейл хочет сохранить эти отношения, ему необходимо помешать похищению Талбота, не выдав того, что он агент Ночных Ножей — одной из гильдий воров и убийц Селгаунта. От отчаяния дворецкому показалось, что перед ним есть только один путь. И путь опасный.

Ничего иного ему не осталось.

Кейл на ходу придумал зачатки плана и повернул на восток, к игорным домам у пристани. Если его план обречён на успех, то ему понадобиться помощь. А доверять он мог только одной персоне, персоне весьма маленького роста.

Кейл проверил три игорных дома, прежде чем обнаружил полурослика Джака восседавшим за карточным столом Алого Валета. Убогое заведение с посредственной выпивкой и прилагающимся обеденным залом, Валет со временем стал одним из популярнейших мест среди членов младшей аристократии Селгаунта. Заведение влекло изнывающих от скуки младших наследников, стремящихся проиграть семейное золото, как уличный торговец сладостями влечёт избалованных детей. Однако аристократы были лишь частью пёстрой толпы посетителей. Многие другие, от странствующих авантюристов и законопослушных торговцев, до бандитов и сутенёров, заполняли игровые столы и приватные комнаты. В таких заведениях, считал Кейл, проявлялась истинная природа Селгаунта, отчётливая, но не очевидная. Не будь таких мест — строгая социальная иерархия давно бы сменилась всеобщим братством порока.