Дворянин великого князя

Но при всем этом Михаил Олелькович, как личность, ровно ничего не стоит. Федор изучил своего двоюродного брата досконально. Недалекий и невежественный Михаил владел в совершенстве лишь двумя искусствами — выпить и поговорить. Но тут уж он не знал себе равных. Особенно в красноречии. Он умел заразить слушателей любой идеей, и хотя речь его, как правило, не содержала ни одной свежей мысли, он пересыпал ее простецкими, малороссийскими шутками и словечками, за что его обожал простой народ, а при случае умел придать своим словам весьма многозначительный смысл, которого, впрочем, сам не понимал, за что любили слушать его болтовню образованные вельможи. Этот талант делал Олельковича исключительно популярным во всех слоях населения, и даже в далеком Новгороде знали и любили Олельковича. В остальном Михаил Олелькович был туповат, непомерно тщеславен и бессмысленно жёсток. Доброта и благородство были для него качествами совершенно неизвестными. Случай с Новгородом как нельзя лучше раскрывал характер князя Олельковича.

Дело было в 1470 году.

Богатые новгородские бояре, почуяв, что их власти и самостоятельности Новгорода приходит конец и что Московский князь Иван Васильевич только и ждет случая, чтобы покорить Новгородскую землю, стали бить челом королю Казимиру, умоляя его прислать для защиты от Москвы "доброго князя", причем упорно называли при этом имя Михаила Олельковича, не соглашаясь на другие предложения. Мудрый политик, король Казимир хорошо знал, что Олелькович — совсем не тот человек, который может возглавить новгородцев в их будущей борьбе с Москвой, но ничего не мог поделать и вынужден был согласиться, хотя и с большой неохотой.

И вот князь Михаил Олелькович со всей своей дружиной прибыл в Новгород Великий.

К слову сказать, вместе с ним кроме воинов дружины прибыль огромное количество мастеровых и купцов, среди которых оказался и никому тогда не известный купец с Ближнего Востока по имени Схария. Он до конца своих дней остался в Новгороде, где стал пророком-основателем новой таинственной и странной веры, тысячи последователей которой спустя несколько десятилетий будут сожжены, как еретики, на кострах, после того как самые дерзкие из них сделают попытку посягнуть на сам московский престол.

Но это случится еще не скоро, а тогда, в ноябре 1470 года, радости новгородцев не было предела. И первый месяц они души не чаяли в своем новом князе, заслушивались его речами, как райскими песнопениями.

Но со временем они стали замечать, что князь не встает от стола уже второй месяц, а расходы на содержание его самого и внушительной дружины начинают приобретать катастрофический характер. Попутно выяснилось, что застольное красноречие Михаила совершенно непригодно для обсуждения даже простейших политических вопросов новгородской жизни. Наконец, на четвертом месяце пребывания Михайлушки в Новгороде бояре свирепо спрашивали друг друга, кто позвал сюда этого человека и зачем он здесь. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не умер в Киеве старший брат Михаила Семен. Михаил, уже нарекший себя Великим князем Новгородским, немедленно бросил своих подданных на произвол судьбы и Московского князя, а сам тут же двинулся в Киев, находясь почему-то в полной уверенности, что король непременно назначит его там своим наместником и он по традиции рода станет Великим князем Киевским. Новгородцы не только охотно простили ему это предательство, но даже обрадовались невыразимо и провожали Михаила со слезами восторга на глазах, не подозревая, что их горести на этом еще не кончились. Проезжая через "свои" Новгородские земли, Михаил Олелькович беспощадно жег и грабил все попутные села, и много ни в чем не повинных людей сложили головы, защищая свое добро от приглашенного князя.

Вот такой человек был Михайло Олелькович, но в данном случае его пороки и недостатки оборачивались для Федора определенными достоинствами, вполне соответствующими роли, которую он предназначал для своего двоюродного брата. Если на престоле воцарится государь, который все свое время будет проводить в веселых и приятных развлечениях, да еще способен будет в торжественных случаях произносить блестящие речи — чего же еще желать человеку, который собирается из-за его спины управлять державой.

Итак — все правильно.

Только Олелькович!

Федор глубоко вздохнул — и это был вздох облегчения.

Тысячный раз он пересматривал свои рассуждения и не находил ошибок.

Туман рассеивался. Уже смутно проглянул противоположный берег, уже появились на холме за спиной Федора расплывчатые контуры высоких стен и стройных башенок охотничьего терема, уже пропели первые петухи.

Слова, дописанные Федором на песке, еще виднелись, но теперь имя растворилось бесследно.

На освободившемся месте Федор осторожно написал:

MICHAEL

Вытерев нож о парчовую полу кафтана, он спрятал его в ножны и полюбовался новым сочетанием слов.

MICHAEL, DEI GRATIA DUX MAGNUUS LITUANIA

Это выглядело вполне приемлемо и даже в некотором роде величественна.