Дворянин великого князя

— Прости меня, брат, прости… Я не знаю, как я мог усомниться в тебе. Ты — самый благородный человек, которого я когда-либо встречал. И если можешь, забудь мои неразумные слова. С этой минуты — клянусь тебе — я во всем полностью и беспрекословно полагаюсь на тебя. И поверь — у тебя не будет более преданного друга, готового отдать за тебя жизнь. Когда ты мне объяснил — я все вижу в новом свете, все, что случилось… И я понимаю, как трудно тебе стоять у кормила того гигантского дела, которое ты затеял. Но дело это — благородное и справедливое, и я пойду за тобой повсюду и буду служить этому делу до конца. И если нам не повезет и все обернется топором, я с гордостью положу под него свою голову.

Бельский глянул в полные слез, искренние честные глаза Ивана и обнял его.

В комнате старца Ионы всё еще была ночь.

Все так же тлел маленький огонек лампадки под иконой, стоял тот же полумрак, и только лучи солнца пробивались сквозь щели плотной занавеси и веером ложились на стены и потолок, рисуя причудливый узор золотых полос.

Князь Ольшанский вошел и, плотно прикрыв за собой дверь, завесил щеколду.

В воздухе стоял густой дурманящий аромат ладана, масла и какого-то сладкого дыма.

Иона по-прежнему стоял на коленях перед иконой, но не молился, а неподвижно смотрел в одну точку.

— Иона, — решительно сказал Ольшанский, — я знаю, ты вещий старик и Господь наградил тебя тайным даром провидения, и я прошу тебя — обратись к Господу — пусть он позволит тебе разорвать пелену времен и заглянуть в будущее. Скажи — что меня ждет?!

Иона едва заметно вздрогнул и, не поворачивая головы, сказал глухим голосом:

— Нельзя, князь, смертный не должен знать волю Всевышнего.

— Иона, я никогда до сих пор не просил тебя об этом. Но сейчас ты должен сказать мне об этом. Должен!

— Не надо, князь, не надо. Узнав наперед, что будет с нами завтра, мы мгновенно утратим силу жить, ибо сила эта — Надежда На Великую Тайну Грядущей Минуты. Лишь один-единственный раз в жизни дано человеку проникнуть в эту тайну и познать ужас Известности, когда нет больше Надежды. Миг этот — смерть. Ольшанский рухнул на колени.

— Умоляю тебя, Иона, не называй мне часа моей смерти и не говори, что со мной будет. Скажи лишь одно — какие страсти подстерегают мою душу, чем утешится она и чем успокоится.

Иона некоторое время оставался в прежней позе, потом медленно поднялся, подошел к Ольшанскому и мягко опустил руки на его голову.

То ли от этого прикосновения, то ли от странного запаха, повисшего в комнате, голова князя вдруг закружилась и все поплыло перед его глазами.

Не дрожащие старческие пальцы едва коснулись его волос, а тысячи стальных молоточков ударили в колокола… Все вокруг загудело, зазвенело, послышалось волшебное пение нежных детских голосов, как в церкви, тонкий веер солнечных лучей на потолке вдруг раскрылся ослепительным сиянием радуги, и откуда-то из бесконечного далека князь услышал едва доносившийся голос Ионы:

— Господи, спаси и помилуй душу грешного раба твоего Ивана, помоги ему обрести силу и надежду, ибо душа его терзается смертными муками, а в муках этих слышится мне шепот тайных сговоров, топот коней и звон оружия… Я вижу в них отблески красного огня факелов и голубое мерцание льда… Я чувствую жар горячих сердец и смертельный холод опасности… И наконец — о радость! — мне открывается победа, венчающая успокоение страждущей души — радостная, светлая, великая победа! Радуйся, Иване! Ты достигнешь самого главного, о чем мечтаешь всю жизнь! Ты — победишь! Грядущее за тем — скрыто во мгле…

Князь Иван Ольшанский, обессиленный и опьяненный, пошатываясь, вошел в свою комнату и остановился, ухватившись за дверной косяк.

Прямо в окно слепило яркое весеннее солнце.

— Господи! — едва слышно прошептал князь. — Благодарю тебя за победу, которую ты начертал в конце моего пути! Теперь я пойду по нему смело!

Он упал на лавку и уснул. Ему снились ангелы…

Эпилог

В этот день князья завтракали в обеденное время.

Ольшанский видел, как после полудня Федор взял под руку мрачного, опухшего, свирепо-раздраженного Олельковича и увел его в лес. Когда спустя полтора часа они вернулись, Михаил преобразился. Тихий и покорный, он плелся за Федором, опустив голову. За завтраком он вел себя смирно и только один раз попытался неловко пошутить, заискивающе глядя Федору в глаза, но Бельский так холодно-вежливо улыбнулся в ответ, что Михайлушка замолчал и не проронил больше ни слова.

Потом они перешли в маленький зал, стены которого украшали многочисленные остатки охотничьих трофеев князя Можайского, и Федор, подозвав Юрка, сказал ему что-то на ухо.

Юрок плотно затворил окна и вышел.