Дворянская дочь

Через несколько дней уехали и Веславские. Государь сообщил дяде Стену то, что поляки должны были вскоре узнать из манифеста великого князя Николая Николаевича, — после победы над общим врагом их стране была твердо обещана автономия. Дядя пообещал набрать добровольческий полк из шляхтичей, да и просто из жителей своего края. Государь дал разрешение на восстановление полка веславских улан с фамильным гербом Веславских на знамени под командой дяди Стена. Нечего и говорить, что Стиви и Казимир немедленно записались в этот полк и отправились в Веславов к месту службы. Тетя Софи поспешно заказывала все необходимое для обустройства замка Веславских под лазарет. Я же ждала своего 18-летия, после чего должна была присоединиться к ней в Веславе.

Бабушке требовалось еще несколько месяцев на устройство своего лазарета, и поэтому я начала учиться на сестру милосердия в Мариинском лазарете.

11

В конце августа 1914 года молодые гвардейцы, так бодро маршировавшие на фронт по улицам Петрограда, стали возвращаться, но уже в санитарных вагонах, ранеными. Девушки, которые еще совсем недавно восторженно провожали их в своих нарядных кисейных платьях и шляпках, украшенных цветами, строгие и печальные, ожидали их на вокзале в серой форме и белых косынках сестер милосердия.

В сентябре патриотический подъем сменился печалью и первыми сомнениями. Даже взятие Львова в Галиции 2 сентября 1914 года не могло заглушить жгучую боль от нашего тяжелого поражения в боях под Сольдау и Танненбергом, где была разбита доблестная императорская гвардия, уничтожен цвет русской армии и дворянства. Многие уцелели лишь для того, чтобы пасть в бою у Мазурских болот. Среди других был смертельно ранен брат Игоря, великий князь Олег Константинович, очень одаренный юноша, поэт. Сам Игорь едва не погиб, увязнув в болоте вместе с лошадью.

Вся императорская семья, забыв о прежних раздорах, оплакивала юного князя. Бабушка глубоко скорбела вместе с его отцом, великим князем Константином, как если бы Олег был ее родным сыном. Смерть славного товарища моих детских игр, умершего от ран по пути домой, в санитарном поезде, стала для меня первой личной утратой в этой войне.

Как изменилось, повзрослело и каким неизъяснимо грустным было лицо моей Таник, когда она стояла со свечой в руке во время отпевания Олега. Кого она оплакивала? Одного из многочисленных родственников, с которым, по правде сказать, никогда не была особенно близка? Или, быть может, юный великий князь отчасти заменил дочери государя то, что так необходимо благородному девичьему сердцу? Кто знает… Увы, ей не было дано послать на эту войну своего прекрасного рыцаря и гордиться им, и укреплять его дух, и мучиться, и не спать по ночам…

В конце сентября турки перекрыли Дарданеллы, полностью отрезав Россию от любой военной помощи со стороны союзников с юга. В ноябре Турция объявила войну, и Россия оказалась воюющей на два фронта. К этому времени в войсках стала ощущаться острая нехватка орудий и боеприпасов.

В конце года наше наступление в Галиции было приостановлено. Немцы вновь заняли восточную Пруссию. Командирам было приказано беречь боеприпасы. В Петрограде набранные из крестьян рекруты, почему-то без винтовок, проходили строевые учения на Марсовом поле и Дворцовой площади. Возникшие в последнее время слухи об измене в верхах и коррупции в Военном министерстве еще более усиливали всеобщее недовольство по поводу нехватки боеприпасов. Единение общества и властей оказалось, увы, недолгим.

Для меня это было время глубоких внутренних перемен, я освободилась от эгоцентризма и стала взрослой. Все мои прежние горести и радости казались мне теперь детской игрой. Никто не имел больше права на личную жизнь. Даже любовь, это ревнивое, эгоистичное чувство, которое я испытывала сперва к отцу, затем к Стефану, померкла перед всеобщими невиданными страданиями. Не то, чтобы я меньше любила Стефана, напротив, я любила его сильнее, чище и бескорыстнее, но сейчас нужно было направить все свои душевные и физические силы на помощь всем, кто так безмерно страдал, будь то русские, немцы, австрийцы, евреи. И хотя я не могла проникнуться ко всем этим чужим для меня людям любовью, но могла и должна была восполнить недостаток искренней любви полным самопожертвованием. Да, я по-прежнему принадлежала России и государю, моему классу и моей семье, но все же в первую очередь я принадлежала всем тем, кому могла, а значит, и должна была помочь.

Как внучка патронессы и председателя совета Мариинского лазарета, я могла бы избежать грязной работы, которую должны были выполнять девушки, обучавшиеся на курсах сестер милосердия. Обычно эту малоприятную работу, считавшуюся слишком низкой для благородных девиц, выполняли санитары; но мы с бабушкой настояли на том, чтобы я проходила практику как обычная медицинская сестра.