Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

Александра Бестужева (будущего писателя Бестужева-Марлинского) в детстве сверстники прозвали «атаманом Ринальдо» (по разбойничьему роману Кристиана Вульпиуса). Как-то раз они играли в разбойников, и Сашенька заставил брата Михаила, убегавшего от преследователей, прыгнуть на уже отошедший от берега плот. Мальчик поскользнулся, сильно ударился головой и потерял сознание. Александр привел его в чувство, ласково поблагодарил, сказав, что гордится им и делает своим помощником[602]. Михаил был счастлив этой честью. Примечательно, что ни у кого и мысли не возникало жаловаться родителям – мальчики уже с раннего возраста заботились о своей репутации, показывать слабость и трусость было ниже их достоинства.

5. Дети и воспитатели

Формирование ребенка происходит в социокультурной среде, его становление зависит от условий жизни и людей, с которыми он общается. Практически любое воздействие на него имеет долгосрочное значение. В дворянских семьях ответственно подходили к становлению личности ребенка и старались контролировать все этапы его развития, следуя традиционным в этой среде установкам и схемам.

Чтобы у детей были все условия для полноценного развития, зажиточные дворяне окружали их многочисленными слугами. Сразу после рождения ребенка для него брали кормилицу (однако некоторые молодые женщины кормили детей своим молоком, как, например, супруги М. Д. Бутурлина и А. А. Дельвига). Некоторое время спустя подыскивали няню. Приблизительно к семи годам в дом приглашались учителя и гувернеры.

Такая система воспитания соотносится с возрастной периодизацией, позднее составленной Л. С. Выготским: кризис новорожденности – младенческий возраст (2 месяца – 1 год); кризис 1 года – раннее детство (1–3 года); кризис 3 лет – дошкольный возраст (3–7 лет); кризис 7 лет – школьный возраст (7–13 лет); кризис 13 лет – пубертатный возраст (13–17 лет); кризис 17 лет[603].

До трех лет за ребенком следила няня, до 7–9 лет – «мадам» (няня-иностранка для девочки или иностранец-мужчина для мальчика, выполняющие и гувернерские обязанности). Затем гувернер – до поступления в учебное заведение (в 11 лет) или до выхода в свет (в 16–17 лет).

Кормилицами и нянями становились крепостные женщины, о благонравии которых было известно заведомо. Особенно тщательно выбирали кормилицу для царских детей – ей могла стать только здоровая женщина 20–30 лет, у которой роды произошли примерно в то же время, что и у молодой матери в царской семье, а также имелось письменное свидетельство духовника о ее нравственной чистоте[604]. В журнале «Патриот» за 1804 год дается совет молодым матерям самим кормить детей. Но если женщина все же решает доверить своего младенца кормилице, то рекомендуется выбрать ту, что согласно живет с мужем, возрастом не старше 35 лет, телосложением близка к матери, хорошо питается, физически здорова и – что немаловажно – не светлоруса, так как у светлорусых женщин молоко кисловато. Отучать от груди рекомендовалось, когда прорежутся 12 зубов[605].

Няни рассказывали детям сказки, играли с ними, следили за их поведением и душевным настроем.

Отношения кормилиц и нянь с детьми были душевными и нежными. Сергей Петрович Победоносцев (брат ученого-правоведа К. П. Победоносцева, писатель) в одной из своих повестей изображает типичную няню. Та называла девочку, к которой была приставлена, красавицей, красным солнышком, царь-девицею. Каждое утро приносила ей с ранней обедни просфорки, приговаривая: «Здравствуй, моя ненаглядная, мое золото, чисто-сeребро. Бог милости прислал!» Затем она вынимала из платка просвирку и подавала ее девочке.

На ночь она целовала воспитанницу, ограждала троекратным крестным знамением, задергивала занавески и рассказывала сказки, жития святых, бывальщинки, народные предания о Шемякином суде, о Мамаевом побоище, о Ваньке-Каине или Стеньке Разине, об Иване Грозном, о Марфе-Посаднице и из недавней старины. Перед сном няня пела девочке колыбельные:

Баю, баюшки, баю,
Баю, милую мою.
Спас наслал, Никола наделил,
А Христос благословил.
Баю, баюшки, баю,
Баю, милую мою.

Так что ребенок развитием своих религиозных идей был обязан доброй няне более, чем кому-либо[606].

А. Г. Витковский в своих воспоминаниях писал, что, когда его отдавали в училище, на прощание с ним няня принесла хлеб-соль в дорогу, «состоящий из пятка яблок и выборгского трехкопеечного кренделя», выражая этим всю свою любовь и почтение к «ребенку», как она его называла[607]. Простое выражение искренней привязанности, без сомнения, оказывало важное педагогическое воздействие на детей.