Читаем Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века полностью

Отцы обычно занимались со взрослыми детьми, а малышей оставляли на попечение матерей, нянек и мамушек. Поэтому столь неожиданным предстает дневник декабриста Сергея Петровича Трубецкого, практически целиком посвященный детям. Трубецкой вникает во все мельчайшие подробности их жизни – у кого режутся зубки, кто занемог, кто ленится учиться, у кого какой характер. Он рассказывает о бессонных ночах, когда дети болеют и капризничают, упоминает, что маленькая Лиза во время болезни спала на кровати у матери, а Кита (то есть Никита) успокаивался, только когда отец ночью брал его на руки[474]. Столь полное вовлечение главы семейства в повседневные заботы можно объяснить сложным и непривычным бытом: ссыльный декабрист был вынужден воспитывать своих детей без помощи слуг, а также самостоятельно давать им начальное образование. Конечно, объясняется это и любовью к родным, чувством долга перед женой, последовавшей за ним вопреки желанию ее семьи и препятствиям со стороны чиновников. Следует учесть и то, что дети в семье Трубецких были долгожданными и особенно желанными.

Сходно было отношение Дмитрия Николаевича Шереметева к сыну Сергею. Отец тяжело переживал смерть первенца Николая, а затем своей жены Анны Сергеевны, поэтому заботился о моральном облике наследника (его следовало «приучать к богоугодным делам и воспомоществованию бедным»), а особенно – о здоровье и безопасности, так что ограждал его от любых опасностей, запрещая лазить по деревьям и заборам, сидеть на окнах, поднимать тяжелое, «близ печей и зеркал не резвиться» и так далее[475].

Граф-историк М.Д. Бутурлин говорит о своей дочери (Аннетине, как он ее называет): «Девочка наша была не по возрасту развита, свободно и безошибочно болтала по-русски и по-итальянски и отличалась уже понятливостью и находчивостью в ответах, была живого нрава и правильно напевала слышанные от нас оперные отрывки. Помню, как однажды она всех нас потешила, аплодируя ручонками появившемуся вдруг солнечному лучу, вслед за ливнем, и приговаривая: „bravo sole, bravo sole!”»[476]

Князь Петр Николаевич Оболенский очень любил и понимал своих детей. Его дочери прибегали к нему выплакать горе, если гувернантка их наказывала; он вникал во все детские нужды и потребности, как самая заботливая мать[477].

Павел I, согласно воспоминаниям, был нежным отцом, баловал детей, называя их «мои барашки», «мои овечки». Однажды он подарил Николаю золоченую коляску с парой шотландских вороных лошадок и жокея[478].

Наравне с такими радужными картинами заботы о детях нам известны и иные исторические примеры, когда родители не были готовы к заботам о ребенке и препоручали ее родственникам (как, например, княжне Зизи из одноименного рассказа В.Ф. Одоевского). Иван Алексеевич Яковлев (отец А.И. Герцена) впервые увидел своего сына Георгия, когда тому было уже 9 лет, сразу невзлюбил его и больше не интересовался им. Воспитанием мальчика занималась тетка – княгиня Мария Алексеевна Хованская. Бывало, что детьми занимались только кормилицы, няни, затем гувернеры. Поэт Н.П. Жандр изобразил такую картину:

Как все с большим полетом птицы,Чей мир в гостиных, для связей, –Как все почти maman столицы,Кому нет часу для детей,Княгиня гувернера к сынуПриставила, – а дочь АлинуНаставнице передала[479].

П.И. Сумароков в 1841 году писал, что иных родителей редко после обеда можно найти дома: «мужья в клубе, жены в магазинах или в гостях, дети остаются с гувернерами, нянями; занимаются ими только мимоходом, когда свободны от карт и нарядов»[480]. Разумеется, нельзя сказать, что так было везде. Автор несколько приукрашивает прошлое и принижает современные ему нравы и обычаи. Все зависело от воспитания и чувства долга, поскольку в одном и том же обществе сосуществовали дворяне, уделявшие детям достаточно времени, и те, кто отговаривался службой, делами, балами. Негласным правилом среди дворян было воспитать ребенка достойным гражданином, который не посрамит своего рода и принесет пользу Отечеству. Если идеал этот с течением времени не достигался, то родители тяжело переживали – считалось, что их родительский долг не выполнен. К этому добавлялись и чувство стыда и зависть к более успешным знакомым. Например, в романе Е.П. Ростопчиной «Счастливая женщина» главный герой влюбляется в замужнюю женщину и становится ее любовником вопреки желанию своей матери. Тогда «с искренними слезами и настойчивостью женщины, привыкшей повелевать всеми своими и не видевшей дотоле себе сопротивления, мать бросилась на колени перед Борисом, заклиная его не огорчать, не убивать ее»[481]. Согласно нормам дворянской и христианской морали такой поступок для молодого человека считался недопустимым, поэтому его мать могла восприниматься обществом как плохая воспитательница своих детей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное