Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

Итак, в России дворянские семьи в подавляющем большинстве случаев хоронили своих родных по христианскому обряду. Исповедь и причастие упоминаются даже в свидетельстве о смерти. Например, в свидетельстве о смерти Н. В. Давыдовой в Италии говорится, что она наступила через «два дня по совершении христианского долга исповеданием, приобщением святых таин и помазанием Святого Елея»[419]. Редко кто отказывался от предложения родных позвать священника: умирающие чаще сами просили об этом. Священник также вносил особую запись в приходскую метрическую книгу, где фиксировались сведения об усопшем, месте его захоронения и лице, совершившем отпевание. В метрической книге московской Спасо-Божедомской церкви за 1842 год под № 8 значится такая запись: «Марта 19го дня умер живший в собственном своем доме отставной генерал майор Михаил Федорович Орлов 50 лет. 22 дня отпевание тела отправил приходской священник Лука Никитич Милохоров, с диаконом Димитрием Ивановичем Казанский погребено тело в Новодевичьем монастыре»[420].

Христианская кончина в сознании россиян XIX века воспринималась как самая достойная. Идеалом дворянина XIX века было умереть на поле брани, а если в своей постели – то мирно, простившись с домочадцами, успев послужить Отечеству и не оставив долгов в прямом и в переносном смыслах – обид, невыполненных обещаний и обязательств.

Обычно дворяне составляли завещание, в котором прописывалось, кому что следует из имущества. В случае если оставались несовершеннолетние дети, мог быть указан будущий опекун. Например, в дополнении к Духовному завещанию князя Горчакова Александра Михайловича: «Коллежского Советника Анатолия Николаевича Демидова, назначаю его в случае моей смерти быть одним из опекунов малолетних детей моих Князей: Михаила и Константина, и прошу его принять на себя, в таком случае, сию обязанность, – в полном убеждении, что, как при опеке, так и по достижении совершеннолетия их, он заменит меня в чувствах родительской попечительности»[421]. В завещании указывалось также, кому из друзей и домочадцев следуют денежные суммы, кому из дворовых людей даровалась вольная. Например, граф Ф. Г. Орлов дворовым людям своим Михаилу Гендрикову, Василию Соколинскому и Василию Шибалину с женами и детьми дал вечную свободу и за добропорядочную, верную и усердную их службу наградил деньгами[422].

Перед смертью дворянин также мог устно высказать свою волю, которую родственники, в идеале, должны были исполнить безусловно. Так, Наталья Владимировна Давыдова умерла в Италии и сказала мужу, чтобы ее там и похоронили, поскольку она не хотела подвергать свое тело вскрытию, бальзамированию и другим процедурам, необходимым, чтобы в сохранности доставить его в имение отца. Муж, П. Л. Давыдов, так и поступил, захоронив ее на кладбище в Ливорно. Однако позже, по настоянию тестя, полностью повинуясь воле старшего в семье, он все же организовал перезахоронение на родине[423].

Исследовательница российского дворянства М. Л. Маррезе отмечает, что различие завещаний мужчин и женщин состояло в том, что женщины чаще оставляли денежные пожертвования на благотворительность[424].

* * *

Сразу после смерти родственника самые близкие ему люди отправляли письма с черной печатью и черной каймой о случившемся, приглашая знакомых на похороны. Например, такого содержания:

«Алексей Андреевич и Авдотья Петровна Елагины с душевным прискорбием уведомляют о кончине сына своего Андрея Алексеевича. Вынос будет в Церковь Успения на Могильцах Декабря 30 дня»[425].

Если человек умирал за границей и захоронение его совершалось там или в России, но спустя какое-то время, то извещали только об этом прискорбном факте, используя другой специальный шаблон[426]. Например, «Елизавета Алексеева Жуковская, урожденная Рейтерн, с душевным прискорбием извещает о кончине своего мужа Тайного Советника и Кавалера Василия Андреевича Жуковскако (опечатка в тексте. – А. Ш.), воспоследовавшей в Городе Баден-Бадене 12/24го Апреля 1852 года, в половине второго часа по полуночи».

К родственникам, разумеется, послания были более развернутыми, в них содержались соболезнования и описания собственных скорбных переживаний. Так, в черновике письма к леди Шерборн по поводу смерти своей невестки Франциски-Марии Е. П. Барятинская пишет: «Смерть Ф, этой чистой ушедшей души, для меня так же тяжела, как смерть ребенка… Дорогая Фани – каждый день ее жизни, навсегда останется в моем сердце. Примите заверения в искренности моих чувств и соболезнований»[427].

* * *