Елена почувствовала укол стыда из-за ленивого нежелания смотреть, что приключилось с упомянутой ногой. Но с другой стороны,
- Стрела, - еще кислее поморщился раненый. - Продирался через подлесок, хотел дорогу срезать. А там самострел настороженный… Хоть и маленький, на лису ставленый, но противный. И стрела гадская, наконечник раздвоенный, а древко то ли надломано было, то ли надпилено. Сломалось, в общем. Наконечник засел, без куска мяса не вытащить.
На Пустошах такими вещами не баловались, использовали нормальные наконечники, листовидные или граненые. Поэтому как тащить «подлые» стрелы Елена даже не представляла, о чем и не преминула сообщить. Горец пригорюнился. К разговору прислушалась арбалетчица, заинтересованная упоминанием стрел. Раньян же наоборот, расслабился, опустил голову на плотно свернутое одеяло. Артиго забрался к нему под бок, как обычный крестьянский ребенок, молча глядел на огонь, стены и людей вокруг.
Грустно, подумала Елена, как грустно… Отец, который никогда не сможет рассказать сыну о своем отцовстве. Сын, хранимый отцовской любовью, который никогда об этом не узнает, полагая, что его сопровождает обычный рутьер-наемник.
- Жаль, - вздохнул горец и уточнил с надеждой. - Может, глянешь все-таки? Порежешь там, что нужно, - он хлопнул по тощему кошельку на поясе. - Денег не шибко у меня, врать не буду, но цены знаю, на это хватит, - он еще немного помолчал и признался. - Боюсь, огневица разойдется. Железо в ране ядом истекать начинает, это каждому известно.
- Надобно крепленым вином залить, - солидно подсказал Гаваль, у которого уши, судя по всему, не уступали кошачьим. - Оно яды вымывает из ран. Или водкой.
Елена с трудом удержалась от улыбки, памятуя, кто привнес в этот мир традицию дезинфекции крепким алкоголем. Сколько минуло с той поры… уже не месяцев, а полных лет? Захотелось увидеть Шарлея и даже Сантели - чуть-чуть, самую малость. Интересно, как они там? Живы ли?
Горец смотрел на нее с надеждой. Елена подумала немного и сжалилась над беднягой, не забывая и про деньги:
- Завтра поутру глянем.
Она подняла руку, упреждая возражение, пояснила:
- Если раньше не умер, одну ночь переживешь. Чтобы резать, нужен хороший свет и твердая рука. А еще чистые тряпки, кипяток и прочее. С рассветом приготовимся и сделаю, что смогу.
- Славно! - горец ощутимо приободрился. - Я добро не забуду!
- Ты про денежки лучше не забудь, - подсказала Гамилла и обратилась уже к Елене. - Я такие стрелы не использовала и не вытаскивала. Недостойная вещь.
Она добавила еще специфический южный жаргонизм, который можно было перевести как «западло». А Елена вторично сделала себе зарубку на памяти - уточнить (потом) кто такие «господа стрел», каково значение татуировки, почему к арбалетчице относятся с уважением все, от бретера до рыцаря.
- Но видела, как их тащат, - продолжила Гамилла, и Елена приподнялась на локте, слушая очень внимательно.
- Нужна ивовая палочка…
Гамилла кратко, но понятно расписала несложное приспособление, которое требовалось загнать в рану по стреле так, чтобы прикрыть зазубрины, затем привязать к древку и вытащить. Подстреленный не сдержал зубовного скрипа, очевидно, имел живое воображение и со всей наглядностью представил себе процедуру. Елена внимательно слушала, запоминая науку и после недолгих раздумий решила:
- Попробуем. Завтра, при свете.
_________________________
В перечислении амуниции я опирался главным образом на бургундские ордонансы середины XV века. Со стоимостью сложнее, надо понимать, что цены дико скакали в зависимости от региона и времени. Но в целом снаряжение условного «общеевропейского» рыцаря стоило в диапазоне 10-40 килограммов серебра.
Глава 4
Глава 4
«Нам всегда хочется, чтобы враги были хуже нас. Мы должны чувствовать неоспоримую праведность и нравственное превосходство нашего дела, естественную справедливость нашей победы и, разумеется, действий, что ведут к означенной победе. Необходимо, чтобы любая низость, сотворенная нашими приспешниками, казалась актом если не милосердия и добродетели, то хотя бы достоинства. И поистине счастлив тот, чьи враги действительно соответствуют демоническому образу, который мы рисуем в мыслях и речах, для себя и других»
Гаваль Сентрай-Потон-Батлео
«Шестое письмо сыну, кое содержит философское размышление об эфемерной природе зла»
В отличие от Флессы, которая жила поближе ко Двору, герцог Вартенслебен, обосновавшись в столице, снял дом наособицу от Мильвесса. Скорее не дом, а усадьбу за городскими стенами. В таком выборе таились как достоинства, так и недостатки, одного не отнять - место хорошо подходило для встречи, о которой не следовало бы знать посторонним. Четверо аристократов могли быть почти уверены, что их камерное собрание останется в тайне. Почти, ведь неизбежны и предсказуемы лишь восход и закат.