Дворянство. Том 2 (СИ)

Речь Насильника утратила внятность, превратилась в набор кратких фраз.

— Закаты приходили. Один за другим. Снова. Снова. А с закатом и души. Всех. Всех, — с нажимом повторил искупитель. — Всех! Кого я унизил. Ограбил. Убил. Над кем надругался. Я забывался в ужасе. Просыпался в ужасе. Не понимая, жив я еще или уже подыхаю. И понял… что такое преисподняя. Говорят, ад есть царство дьявольского жара. Или наоборот, бесконечного холода. Врут… Ад — это место, где Бога нет. Нет его любви и прощения. Только черная душа негодяя. Наедине со своими преступлениями.

Он замолчал, скривив губы в гримасе языческого божка.

— Она тебя не убила, — утвердительно вымолвила Елена. — И не узнала. Или сделала вид, что не узнала.

— Нет, — покачал головой Насильник. — Со временем я оклемался, хоть силы и убавилось. У меня ничего не было, кругом шныряли патрули, которые прочесывали комарку, отлавливая таких, как я.

— И ты остался, — снова утвердила Елена.

— Да. Думал, на время, пока я слаб и свежи розыскные грамоты с моими приметами. Кто будет искать известного бетьяра среди черни, в сельском навозе? Научился жить мужицкой жизнью, освоил плетение корзин. Женская работа, но тогда иное было мне не по силам. В деревне потихоньку оседал заново всяческий люд. Я умел читать и писать, так что составлял письма. Написал несколько прошений господам. Судебные заявления насчет межевых разграничений. И как-то… прижился. Все думали, я студент из города. Не обижали. Приняли.

Насильник поглядел снизу вверх на Витору, что по-прежнему тряслась в седле, согнувшись над конской шеей едва ли не пополам. Вздохнул, переложил копье на другое плечо.

— И все это время ты жил у нее?

— Да.

— Странная, должно быть, у вас была жизнь… — пробормотала Елена.

— Очень, — согласился Насильник. — Мы жили как муж и жена, ну, за исключением… — он осекся. — Вели хозяйство. Отстраивались потихоньку. Можно сказать, я начал жить заново.

— Тогда ты и раскаялся?

— В какой-то мере. Я смотрел на людей, которых привык видеть с высоты рыцарского седла. Видел, как тяжела и беспросветна их жизнь. Как они беззащитны перед чужаками с оружием. Даже перед клочком бумаги со словами закона, которые они не в силах прочитать. Вспоминал, как едва не погиб сам. И кому обязан жизнью. Так я решил, что Бог дал мне шанс начать все сызнова, на чистом листе пергамента. Единственное, что по-настоящему отравляло мне жизнь, это знание, что, быть может, она меня узнала… И моя трусость. Страх задать вопрос — и получить ответ. Ответ, что она меня презирает и ненавидит, но любовь к Пантократору выше.

— Ты так и не спросил?

— Нет. Не смог. Не собрал в кулак достаточно храбрости. Я жил как новый человек… забыл, что Господь суров и ни один грех не останется незамеченным.

Они помолчали. Елена снова глотнула воды, предложила Насильнику, тот помотал головой, отказываясь.

— А в ту пору… — не поняла Елена. — Разве ты не сталкивался с… прежними?

— Посмотри на меня, — усмехнулся насильник. — Как думаешь, многие ли узнают в оборванце с копьем бывшего кавалера? А в плетельщике корзин?

— Понимаю.

— Однажды я отправился продавать товар. Корзины у меня получались хорошо, — сказал Насильник чуть ли не с гордостью. — И это добрый товар, в городе такое всегда нужно. А когда вернулся… Все уже закончилось.

— Бандиты.

— Бетьяры. Такие же, как я в прошлом. Шли с одной войны на другую, завернули по дороге, чтобы выгрести провиант. Они, в общем, не особо и буйствовали, но кое-кого все же убили. Мою… женщину, что заботилась обо мне, в том числе. Раскроили ей череп топором, когда она пыталась не пустить их в дом. С одного раза не получилось. Пришлось добивать.

Елена посмотрела на искупителя. Насильник выделялся на фоне лунного света как угольно-черный силуэт без единой светлой точки.

— Они были такими же как я. И я пошел за ними. Все прежние навыки, вся сила… вернулись обратно. Как смазанный салом доспех, который правильно хранился в крепком сундуке. Достаточно лишь затянуть ремни.

Насильник вздохнул.

— Навык убийства можно забросать мусором жизни, сделать вид, что его не было. Но забыть не получится, само умение останется навсегда. Вкус крови — как вкус хорошего вина. Годами пьешь воду, а затем…

Елена зябко передернула плечами.

— Я отомстил, — Насильник опустил подробности, за что женщина была ему благодарна. — Вспомнил, кем я был, прошел за ними, дождался ночи. И отомстил, — повторил рассказчик.

— Всех? — только и спросила женщина.

— Всех, — лаконично отозвался искупитель. — А когда меня отпустил безудержный гнев, когда я пришел в себя, окровавленный, с ножом в руках над трупами… Тогда я, наконец, понял, что потерял. Чем заплатил за грехи прошлого. И сколь тяжел, но справедлив гнев Божий.

— Так ты и стал искупителем?

— Не сразу. Но да, с этого начался мой истинный путь к Пантократору. Тогда я и взял себе прозвище, чтобы не забывать. Никогда не забывать.

— Ты принял тяжелую ношу, — заметила Елена.