Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель

Великий четверг. Чудная обедня; все придворные, служащие причащаются. Было очень умилительно. Боткин поднялся со мной. Он так же, как и я, смотрит на состояние императрицы и упрекает себя, что раньше этого не понял. Я была рада, что мы оказались одного мнения. Ольга Николаевна все больна. Опасаются стрептококков. Сегодня с двух часов церемония похорон. К счастью, ничего не видим и до сих пор ничего не слышим. Вечером дивная всенощная 12-ти Евангелий. Гостиная за церковью была переполнена, так как собрались все обитатели дворца. Очень трогательно помолиться в последний раз вместе, прежде чем рассеяться в разные стороны.

31 марта/13 апреля

Великая пятница. Великий, святой день, торжественные службы. Императрица позвала Изу, упрекает ее за поведение относительно Ани. Все идеи наоборот. Сухомлинов — честнейший и преданный Государю человек. Она так несчастна, что все ей можно простить. Попросила меня молиться за Аню. Я ответила (и это верно), что уже делаю это. Перед исповедью написала мне чудную записку. Там сказано: «Сердце мое переполнено, не хватает слов». В церкви она имеет прекрасный вид, скорбный, спокойный. Огромное самообладание.

1/14 апреля

Великая суббота. Причащалась с ними, быть может, в последний раз. Эта мысль меня очень растрогала.

Очень тронута. Императрица прислала мне пасхальные яйца и подушку, которую она и раненые офицеры ее лазарета вместе вышивали. Пасхальная заутреня. Было торжественно, но как грустно! Разговлялись у Их Величеств. Я сидела между Государем и комендантом; с ним говорила о статье в «Биржевке», в которой описывают нас и нашу жизнь в заключении.

2/15 апреля

День Светлого Христова Воскресения. День великой радости, несмотря на людскую скорбь. Чудная погода; солнце, небо, словно в Италии; на солнце 23°. В 12 час. поздравления Их Величествам и раздача яиц. Государь мне дал яйцо со своим вензелем; я буду его хранить как дорогую память. Как мало у них осталось преданных людей. Спустилась на полчаса на террасу; видела Государя; он вышел на прогулку с Валей. Нет уверенности в будущем — все зависит от того, удержится ли Временное правительство или победят анархисты, — опасность неминуемая. Как бы мне хотелось, чтобы они уехали как можно скорее, благо все они сейчас здоровы.

3/16 апреля

Пасхальная обедня. Такая прежде радостная!.. А сегодня у меня большая тоска. Вчера видела бедных великих княжон: вечерню служили в их гостиной. Мария Николаевна была очень больна; она похудела, очень похорошела, выражение лица грустное и кроткое; она, видимо, много перестрадала, и пережитое оставило на ней глубокий след. Вечером комендант ко мне зашел и предложил достать из Большого дворца нужные мне вещи. Он мне показался мрачным: на войне плохо, анархия все растет и распространяется в войсках. Делают все возможное, дабы не дать потоку выйти из берегов.

5/18 апреля

Сегодня прохладнее, не пыталась и выходить. Старалась всецело предаться воле Бога, его защите, его руководству. Очень беспокоюсь за царскую чету. Ненависть продолжает расти; ее разжигают злобные газетные статьи. Идет сильная реакция против происков социалистов; немцы их очень подталкивают. Странно было бы, если бы Вильгельм оказался обязан своим спасением нашим социалистам! Оставалось бы только сказать: «Все потеряно вместе с честью!» Дай Бог, чтобы этого не случилось.

6/19 апреля

Нечего записывать: дни проходят однообразно, в томлении души. Читала речи, произнесенные на сионистском конгрессе: «Мы (евреи) не для того только произвели революцию, чтобы добиться равноправия; этого недостаточно; мы должны добиться обладания обетованной землей, Палестиной, и организоваться там в независимую нацию». Не поразительно ли это, как осуществление давнего пророчества; оно казалось до такой степени неосуществимым, что комментаторы не придавали ему никакого значения, кроме символического! Чудны дела Твои, Боже!

7/20 апреля

Тихо и грустно. По вечерам читают Чехова. Настенька, Валя и Иза помирают со смеху, Мери Бенкендорф спит; я нахожу большой талант у автора, но чрезвычайную вульгарность и страшное отсутствие всякого идеала и всяких принципов в среде, которую он описывает. В других странах эта среда соответствует мелкой буржуазии, которая живет унаследованными понятиями о порядочности. У нас — это белая доска. Религия, за исключением отдельных, удалившихся от мира подвижников, является суеверием и формалистикой, утешением в горе, но она никогда не бывает основой и освящением жизни. Понятия о чести у нас не существует.

9/22 апреля