Казалось, все складывалось для полоцких бояр как нельзя лучше. Князь принял приглашение прибыть в братчину, и они могли рассчитывать на успех. Не знали они только того, что их дьявольский план стал известен Ростиславу, и он предпринял необходимые меры предосторожности. Прежде всего он облачился в защитный доспех, который надел под верхнюю одежду. Кроме того, прибыл к церкви св. Богородицы в сопровождении большого отряда личной охраны. Заговорщики дрогнули и, как сообщает летописец, «не смѣша на нь дерзнути
». Пирование в братчине закончилось для Ростислава вполне благополучно.Однако полочане и не думали отказываться от своих замыслов. На следующий день они шлют Ростиславу новое приглашение. На этот раз просят его прибыть в город и принять участие в совете. Князь резонно заметил, что «вчера есмь у васъ былъ, а чему есте не молвили ко мнѣ
»[195]. Что ответили ему боярские посланники, неизвестно, но Ростислав все же соглашается на новую встречу с полочанами. Из своей загородной резиденции, которая находилась в Бельчицах, он направляется в Полоцк.На пути к городу Ростислава встретил один из его приближенных и предупредил о новом заговоре полоцких бояр. Они уже подняли мятеж, спровоцировали беспорядки и принялись расправляться с княжеской дружиной. Появляться в городе в такой ситуации было небезопасно, и Ростислав вернулся в Бельчицы. Здесь он соединился с частью своей дружины, а затем направился к брату Вол одарю в Минск.
Тем временем в мятежный Полоцк вошел Рогволод Борисович и вновь был провозглашен полоцким князем.
В Ипатьевской летописи, сохранившей наиболее подробные сведения о полоцкой междуусобице, почти ничего не говорится о закулисных ее участниках. Но таковые, безусловно, были. В 1151 г., как мы уже имели возможность убедиться, не обошлось без определяющего влияния на ход полоцкого мятежа, изгнание Рогволода и утверждение Ростислава на княжеском престоле новгород-сиверского князя Святослава Ольговича. События 1159 г. (или 1158), по-видимому, оказались возможными благодаря участию в судьбе Рогволода великого киевского князя Юрия Долгорукого. Как сообщает В. Татищев, он пригрозил войной Ростиславу Глебовичу, если тот не освободит из заключения Рогволода. Испугавшись угрозы Долгорукого, Ростислав исполнил его требование, чем, по существу, и определил свою дальнейшую судьбу.
После скоропостижной смерти Юрия Долгорукого шансы Рогволода казались незначительными, но в жизни все сложилось иначе. Не надеясь на свои собственные силы в борьбе за Полоцк, он принимает неординарное решение и обращается за помощью к Святославу Ольговичу. Этот шаг Рогволода кажется нелогичным. Ведь именно Святослав был соучастником в деле его изгнания из Полоцка в 1151 г. и заключения в минской темнице. Однако к этому времени политическая ситуация на Руси приобрела, видимо, несколько иную конфигурацию. Святослав поддерживал добрые отношения с Долгоруким и под его влиянием изменил свое отношение к Рогволоду. Не исключено, что в его охлаждении к своему недавнему ставленнику на полоцком престоле Ростиславу повинен был и сам полоцкий князь, не всегда исправно выполнявший свои вассальные обязанности. И, наконец, Святослав не мог не знать, что от Ростислава отвернулись и полочане.
От Святослава Ольговича Рогволод ушел, о чем уже упоминалось, с «полком Святославлим». Эта помощь и это покровительство, несомненно, сыграли решающую роль в возвращении Рогволода в Полоцк.
Финалом этой драматической истории противоборства полоцких князей явились две разорительные военные кампании. Сначала Ростислав Глебович, раздосадованный потерей Полоцка, прошелся огнем и мечом по своим недавним владениям. Затем Рогволод Борисович проделал то же самое с Минской волостью и даже осадил Минск.
В конце концов Ростислав вынужден был покориться и пойти на мир с Рогволодом. Князья обменялись крестоцелованиями и прекратили взаимную вражду.
Трагедия в Боголюбове
Летописная статья 1175 г. Ипатьевской летописи открывается пространной повестью об убийстве суздальского князя Андрея Юрьевича в его загородной резиденции:
«В лѣто 6683. Убиенъ бысть великий князь Андрѣи Суждальскии, сына Дюрдова, внука Володимѣря Мономаха месяца июня вь 28 день, канун святых Апостолъ, день бѣ тогда субота
»[196].