- Не знаю, как её зовут, но на одногруппницу не сильно похожа. Она хоть и симпатичная, но ей точно ближе к тридцати, чем к институту, - усмехается та самая Арина. – И она вроде нерусская. На армянку похожа…
- Васильченко, иди уже в палату. Твоя родственница и так два часа от тебя не отходила, она наверное в туалет вышла, а ты возьми и очнись. Поди ищет уже тебя!
Я возвращаюсь в свои временные больничные апартаменты в надежде, что там встречу ту таинственную армянскую родственницу и узнаю наконец, что с Давидом. А заодно заберу свою одежду. Однако палата встречает меня практически тишиной. Посетители двух моих соседок ушли, и, очевидно, вместе с самими больными. Только самая «знающая» осталась. Неизменный кроссворд всё так же находился при ней.
- Деточка, что-то ты совсем худо выглядишь, - говорит она, переключая внимание на меня. – Ты с медсестрой говорила? Может, тебе укол какой сделать надо?
- У меня сахар, наверное, упал, - отвечаю с одышкой и присаживаюсь на край кровати. – Вы простите мою наглость, но не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть? Я вам обязательно отдам, как только мне вернут мою сумку. Там есть деньги…
Договорить я не успеваю, женщина вскакивает со своего места и начинает яростно копошиться в своих припасах.
- Какие деньги! С ума сошла! – между делом кричит она. – У тебя что, диабет? - подходит к моей кровати, где я сижу оперевшись руками, чтобы не упасть. На её вопрос просто киваю, принимая тарелку с булочкой и бутербродом, видимо, совсем недавно приготовленным для себя. - Кушай, детка. Сейчас тебе чаю налью. Или, может, кефир будешь?
- Спасибо вам большое, - проговариваю прежде чем дрожащими руками поднести бутерброд ко рту.
Прожевав первый кусок, видимо, возвращаюсь в сознание, ибо приходит паника от мысли, что бабуля не знает, где я и что со мной.
- Пожалуйста, могу я позвонить с вашего телефона? – прошу сердобольную соседку. – Моя бабушка, наверное, ужасно волнуется…
Дважды просить не приходится, женщина бросается к своей кровати и уже через пару секунд протягивает мне свой телефон. И тут засада. Я не помню наизусть ни одного номера! Собираясь взвыть от отчаяния, я отвлекаюсь на вошедшую в палату… тётю Анаит.
***
- Спасибо вам большое! – искренне благодарю молодую женщину, когда слышу от неё рассказ о том, как мы с Давидом поступили в больницу, и, поняв, что именно о ней говорили медсестры как о моей родственнице. – Но где Давид? – по поведению тети Анаит чувствую, что самого страшного не случилось.
- Он в реанимации, - после небольшой паузы, словно собираясь с духом, произносит она. – Поступил еще в сознании, врачи говорят, что всё время спрашивал о тебе. Видимо, на адреналине держался. Боялся, что ты … умерла… - девушка делает очередной вдох. – А когда ему сказали, что ты просто без сознания, и с тобой всё хорошо, он отключился.
- Анаит, что с ним? – мой голос дрожит, слова проговариваются шепотом, сквозь сжатое спазмом горло.
Тётя отвечает не сразу. Слова ей тоже даются с трудом.
- У него множественные переломы и травмы… - она всё-таки не может сдержать слез. – Подушки безопасности спасли его… Не понимаю, как это могло случиться с Давидом… Он ведь очень аккуратный водитель…
Слёзы застилают и мои глаза. Это я виновата! Я его отвлекала своими претензиями! Своими глупыми упреками и выяснениями!
Когда я переодеваюсь и пишу отказ от госпитализации, мы идём с Анаит на улицу. Здесь небольшой парк со скамейками. Погода, на редкость, теплая для ноября. Под большим раскидистым деревом с почти облетевшей листвой садимся, чтобы еще поговорить.
Я не спешу домой. Оказалось, Анаит сразу же позвонила моей бабушке и успокоила её, что со мной всё в порядке. А я, как только взяла у неё свой телефон, еще раз развеяла все сомнения по поводу своего самочувствия. Теперь для меня самое главное – Давид. Он где-то здесь, в стенах этого большого пятиэтажного здания. Да, он без сознания, но здесь. И я хочу быть рядом…
- Анаит, - обращаюсь к девушке, которая практически сразу попросила меня называть её именно так и на «ты», - может, тебе нужно пойти к семье? Они не будут против того, что ты со мной сейчас?
- Может и будут, а может и нет, - хмыкает она. – Никогда не угадаешь, что понравится кому-то, а что – нет. Я устала постоянно думать и взвешивать свои поступки на весах мнения моих родственников.
- Странно, мне показалось, что в вашей семье очень дорожат традициями и устоями, - это я так тонко намекнула, что у Анаит вообще нет права голоса в её семье.
- Да, тебе не показалось… - с грустью соглашается. – Понимаешь, наша семья переехала в Россию очень давно, еще до моего рождения. Дедушка Самвел сначала учился в Союзе в мединституте, а по окончании приехал сюда с бабушкой и маленьким Ашотом, моим братом и отцом Давида, по распределению. Они жили здесь в армянском районе, - видит моё недоумение. – Да, в Измайловск часто присылали армян, у которых уже были семьи, и давали квартиры в одном строящемся районе. Так и возникло там своеобразное армянское поселение. Мы даже в школу ходили, где процентов восемьдесят учеников были армяне.