Двухместное купе

— Ох, бедненькая-а-а!.. Господи, как же это Боженька-то допустил такое?!

— Зайцев старший-то в запой ушел в страшенный... — сказала третья старуха и стала тревожно оглядываться. — Алик! Алик, ты куда запропастился?! Ну-ка вылазь из кустов счас же!

И на зов бабушки из кустов, обрамлявших унылую хрущевскую пятиэтажку, вылез пятилетний Алик...

В одной руке он держал малюсенького котенка, а в другой — очень большой грязный слесарный молоток...

Это был молоток Зайца, которым он убил Сергея Алексеевича Самошникова.

— Брось эту гадость немедля! — крикнула бабушка внуку.

Тот испуганно выронил молоток.

— Стой... — сказала одна из старух и с трудом поднялась со скамейки.

Она подошла к упавшему молотку, нагнулась над ним и, не прикасаясь к нему, внимательно разглядела молоток...

— Так он же весь в кровище засохлой!!! — сказала старуха.

— Ой, страсти-то какие!.. — воскликнула вторая. — А может, ржавый просто?.

— Да на нем волосы прилипшие!.. Какая там ржа?! Что ж я, зря двадцать лет заседателем в нарсуде отмантулила?! Никитишна! У тебя у одной телефон есть — звони-ка в Третье отделение... Уж не этим ли молотком Сереженьку нашего Самошникова убивали?..

КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА

В колонии шла обычная послеобеденная жизнь — строем маршировали через плац из учебных классов...

...грузили старые железные койки на грузовик...

...выносили чаны с объедками из столовой...

...кто-то из подростков учил уму-разуму младших — щелкал их по бритым головам, а те покорно подставляли свои головы и тихо плакали...

И все в одинаковой серо-мышиной мешковатой форме заключенных с дурацкими шапочками на стриженых головах...

* * *

В Ленинской комнате с жалким детским бюстиком Володи Ульянова с длинными волосиками, с обязательной наглядной «агитацией»...

...сидели оперативник Костя и Толик-Натанчик Самошников...

— Зайца убили в ваших гаражах... — глядя в сторону, сказал Костя.

Толик помолчал, сплюнул, сказал:

— Туда ему и дорога.

— Курить будешь? — Костя вынул сигареты и спички.

— Так я же не курю, Константин Александрович.

— Я и забыл... Ну, чего-нибудь мне вроде пепельнички спроворь.

Толик встал, подошел к длинному столу с красной скатертью, взял подшивку «Комсомольской правды», вырвал полстраницы, свернул из нее кулек, подал оперативнику Косте:

— Сюда трясите, Константин Александрович. Я потом вынесу.

Костя закурил. Спросил будто невзначай:

— Не знаешь, Толик, кто бы мог его замочить?

Толик задумался.

Потом посмотрел прямо в глаза оперативнику, сказал:

— Я бы мог.

Оперативник усмехнулся, не глядя на Толика, стряхнул пепел в кулек из газетного листа.

— Да нет... По времени не совпадает. Когда его убивали — ты здесь безвылазно находился.

— Откуда это вы знаете? — хрипло спросил Толик.

— С начальством с твоим покалякал, с корешками.

Помолчали.

— А он не сам себя порешил? — через паузу спросил Толик.

— Нет. Хотя тот, кто его приговорил, очень хотел, чтобы мы так и подумали.

— В чем же он просчитался? — спросил Толик.

— Кто? Заяц?..

— Нет. Тот, кто его замочил.

— А слишком тщательную картинку нарисовал. Все замыл, все отпечатки сотворил, какие нужно. Толково все сделал. По науке. Ладно, Толик. Бог тебе судья...

Оперативник улыбнулся, чтобы снять с Толика напряжение, спросил:

— Девочка твоя, Николая Ивановича дочка, к тебе ездит?

— Редко.

— Чего так?

— Тренировки у нее по художественной гимнастике... Школа. Далеко... Вы, чтоб меня допросить, небось на машине сюда прикатили, а ей как добираться?

— Я тебя не допрашивал. Я с тобой разговаривал. А добираться к тебе, как лично я выяснил, очень просто: восемь остановок на метро до вокзала, потом шестьдесят верст на электричке с выбитыми окнами, а потом еще минут сорок на автобусе. И все! На хрена нам какие-то машины, Толик?

Опер встал, загасил окурок в кульке из газеты, свернул кулек в комок, положил его на стол и протянул Толику руку:

— Давай «пять»! Будь здоров...

Толик тоже встал, пожал руку оперативнику:

— До свидания, Константин Александрович. Вы мне сигаретки не оставите?

— Так ты ж не куришь! — Опер выложил сигареты и спички из кармана.

— Пацанам... Мучаются без курева — раздолбаи.

— Тренируешься?

— Четыре раза в неделю. И тренирую. А то здесь можно так закиснуть!..

— Молоток! Ну, еще раз — бывай... Жди амнистию. Вроде бы наверху уже все подписано...

КОМНАТА ОПЕРГРУППЫ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

Когда опер Костя, усталый и измученный, ввалился в кабинет, он застал там своего приятеля — второго опера и начальника отдела — Петруччио.

Они пили водку, чем-то закусывали...

...а на краю стола — в прозрачном пластиковом пакете — лежал тяжелый слесарный молоток Зайца, весь в бурых пятнах, с намертво прилипшими к нему волосами покойного Сергея Алексеевича Самошникова...

— Чего нарыл, Костя? — спросил начальник Петруччио и налил водки в третий стакан. — Закусь немудрящая, но вполне...

Костя взял стакан, выпил залпом, что-то понюхал, чем-то закусил и, не сводя глаз с прозрачного пластикового пакета, в котором лежал бурый от крови молоток, сказал:

— Я гляжу, вы тут и без меня нарыли достаточно!..