«Двухсотый»

Он ошибся. Сначала бойцы выволокли из сарая немощного старика, который не мог стоять и, едва его перестали держать за воротник, присел, широко расставив худые полированные колени. Потом нашли грязную зловонную старуху, замотанную в черное тряпье. Потом двух ишаков, которых тотчас пристрелили. Под гусеницы БМП загоняли кур — все равно их невозможно было есть, сколько ни вари.

— Пистец, — сказал Шильцов, сверкая глазами. Он дошел до центральной площади. Навстречу ему ползла БМП Мухина. — Все съепались. Какие они, однако, прыткие. Как кузнечики…

Быстроглазов нашептывал по радиостанции (голос сорвал вконец, вообще говорить не мог), требуя, чтобы бронегруппа вернулась на шоссе.

— Пусть заткнется, — попросил Пичугу Шильцов. — Я сам знаю, куда и когда мне надо возвращаться… А это кто?

— Это бача, товарищ старший лейтенант…

В выбитом проеме стоял подросток лет тринадцати, босоногий, в обрезанных до колен брюках, в старом английском мундире с золочеными пуговицами, тонконогий, грязный до черноты. Шильцов скользнул по нему взглядом и на мгновение встретился с пронзительными, совершенно спокойными глазами.

— Ладно, пошли назад, — сказал он сам себе.

БМП кружилась посреди площади, дробя гусеницами и растирая в пыль невысокую кладку колодца. Откуда-то доносился звон стекла — бойцы выбивали уцелевшие стекла в окнах. Под ногами трепыхались придавленные и подстреленные куры. На улицу вылетали рваные подушки; подожженные, они источали густой, с омерзительным запахом дым. Бача продолжал стоять в проеме и, казалось, с интересом наблюдал за шурави.

— Эй, командор! — негромко, почти беззвучно позвал он, и Шильцов тотчас оглянулся — он будто ждал, что его позовут. — Командор! Я тебя в рот выепу! Понял?

БМП Мухина развернулась рядом с обвалившимся колодцем, приподняла тонкий ствол пушки, выстрелила осколочным снарядом по окнам двухэтажного дома; саманная крыша разлетелась в стороны, брызнули из окон стекла. Ниязов, ухватившись обеими руками за густую шерсть, затаскивал овцу в десантное отделение; перепуганное животное сопротивлялось, блеяло, бойцы подгоняли, пинали в мягкий зад ботинками. Рядом, за обваленным дувалом, разгорался стог сена. Бойцы, подзадоривая пламя, швыряли в огонь сорванные с веревок шторы и другие тряпки, найденные в домах.

Шильцов подошел к мальчику.

— Храбрый, да? — спросил он, опустив ладонь на бритую голову.

Бача смотрел на него снизу вверх.

— Будущий душман? Подрастающее поколение? Где русских слов понахватался, воинствующий онанист?

— Я тебя в рот выепу, — повторил бача.

— А дотянешься, дегенерат?

— Потом уши отрежу, — добавил мальчик.

— Уйди, — попросил Шильцов, скрипнул зубами, несильно оттолкнул мальчика от себя и пошел по глубокому гусеничному следу. Ему вслед полетел камень, ударил между лопаток. Шильцов вернулся. На его щеках полыхал румянец, в глазах отражалось пламя горящего сена.

— Не буди во мне зверя, говнюк!! — едва сдерживаясь, крикнул он и толкнул мальчика сильнее, отчего тот попятился и стукнулся спиной о дувал.

— Пидарас! Гандон! — сказал бача.

Шильцов схватил худую шею, сдавил пальцы.

— Я не могу бить детей, порочный волчонок… Но потерпи лет пять, тогда я тебя размажу по дувалу, а твои кишки намотаю твоей мамаше на шею.

Он сжимал пальцы, мальчик задыхался, на его глазах выступили слезы, но, силясь оторвать руку командира от своего горла, он все же выкрикнул:

— Пидарас!

Шильцов взмахнул кулаком и ударил мальчишку по губам.

— Заткнись, ссыкун!!

Бача сплюнул кровью и вцепился в приклад автомата, висящего у Шильцова на плече.

— Пидар! Пидар!

Шильцов ударил еще раз, потом вогнал кулак под худые ребра.

— Дикарь вонючий!! — ревел он. — Кусок душманского дерьма!! Отпрыск уродов!! Блоха!! Клоп!!

Бача согнулся пополам от боли и стал бодать бритой головой стену. Сбежались солдаты, стали оттаскивать Шильцова. Он орал, хрипел, рвался, он умирал от ненависти, он брызгал кровавой слюной, потом подбежал Мухин, втиснулся между Шильцовым и бачой.

— Ты что?!! — негодовал Мухин. — Озверел?!! Ты озверел!!

— Да, я озверел!! — ревел Шильцов, вытягивая жилистую шею. — Пошел на куй отсюда!! Все пошли вон!! Все!! Я озверел!! Я животное!!

— Вали отсюда, придурок, пока жив!! — накинулся кто-то на бачу. Посыпались пинки под тощий зад мальчика.

— Тебя от водки переклинило!! — на высокой ноте вещал Мухин и тряс Шильцова. — Ты понял меня, тупица?

— Я ничего не понял!! Ничего!! Пошел в жопу!!

— Посмотри, шизик, во что ты превратился!!

— Пидар!! Пидар!! — вопил из-за дувала бача, размазывая слезы по грязным щекам.

— Уходим! Парни, уходим! — созывал бойцов перепуганный Пичуга.