Двуликие

– Успокойся и веди себя как мужчина, а не как одичавшая собака. Сын твой виновен, как и ты. А вот дочь слишком мала, чтобы понимать, какие мрази ее отец и брат. Ее не жалко? Ты же понимаешь, что она на всю жизнь будет здесь изгоем? Хорошей работы ей здесь никогда не найти, на жилье не заработать. Будет до диплома на пособие жить, а после познает все радости нищеты. К таким как ты наши соплеменники не знают жалости. Это отношение распространится и на твою дочь, когда она вырастет. Несправедливо, но таковы и люди, и амбиморфы. Поэтому я предлагаю тебе сделку – ты мне информацию о своих партнерах, я твоей дочери обеспечу жилье и достойную работу, когда она вырастет. Разумеется, это помимо пособия и обучения, положенных ей по закону. Где ей жить, она выберет сама по достижении совершеннолетия. Жилье будет скромным, но вполне приличным для амбиморфа и будет принадлежать ей на праве собственности. В противном случае ты знаешь, что ее ждет. Даже если она уедет в другую страну, маловероятно, что там никто не узнает, что она твоя дочь. Никто из наших не продаст ей дом и никто не возьмет ее на работу. Будет скитаться по съемным квартирам и работать у людей.

– Мне нужно подумать.

– Думай. У тебя три дня. После предложение отменяется.

Егор развернулся и пошел к выходу. На пороге остановился, помедлил и, обернувшись через плечо, спросил:

– Почему? Неужели денег не хватало? Ты вроде себе никогда ни в чем не отказывал.

Быстрицкий молчал, уставившись в пол.

Егор хмыкнул и вышел из камеры.

Вырвавшись наконец-то из здания на улицу, вдохнул полной грудью воздух. Даже среди копоти и гари, пропитавших атмосферу мегаполиса, чувствовалось дыхание весны – этот тонкий свежий запах говорил, что мир просыпается от зимнего анабиоза. Солнце слепило глаза, птицы щебетали как ошалелые – наверное, выясняли какие-то свои птичьи отношения. Мимо промчался троллейбус, разбрызгивая серые комочки талого снега. Егор постоял, посмотрел на просыпающийся мир и подумал о том, что раньше он этого совсем не замечал. Это была далеко не первая весна в его жизни, и даже не тридцатая, но он видел все это как будто впервые.

Несмотря на грязные переулки и дороги, обляпанные грязью машины и серые дома, Город вдруг предстал перед Егором в новом свете – Город был живым. Он жил вместе с населявшими его людьми, участвовал в их хлопотах и праздниках, сочувствовал их радостям и печалям, пережидал зимы, принаряжался к лету, ждал стаи перелетных птиц, которые в процессе миграции останавливались отдохнуть и подкрепиться на выращенных Городом деревьях. Сотни тысяч людей каждый день бродили в его недрах, спеша по своим делам, так продолжалось уже несколько веков. Когда-то Город был совсем молодым и с удивлением наблюдал за этой суматохой, со временем он разрастался, становясь домом для всё большего количества забавных существ. Теперь он наблюдал за ними снисходительно, зная, что и через пятьдесят, и через сто лет эти забавные существа будут так же бестолково бегать туда-сюда на его улицах. Все это уже было. Но каждую весну случались такие дни, когда Город снова чувствовал себя молодым. Он расправлял плечи, вспыхивал тысячами окон в закатном солнце и думал о том, что вот сейчас-то и случится что-то небывалое, чего он еще не видел. И тогда начнется у него совсем другая жизнь.

ЭПИЛОГ

В этом году в начале октября осень за городом была необычайно живописной. Высокое синее октябрьское небо было чистым-чистым – на небе ни облачка. Народ, не желая упускать последние деньки позднего бабьего лета, на выходные выезжал за город целыми семьями и организациями.

Мелехины и Ларионовы также не стали исключением – Степан Иванович замариновал мясо по какому-то секретному рецепту, Елена Алексеевна приготовила один из своих фирменных пирогов. Погрузившись в машину к Егору, все семейство направилось в «Солнечный» – планировали там пробыть до вечера воскресенья, поесть шашлыков, побыть на свежем воздухе. Даже Тимофей чинно и благородно восседал на спинке задних кресел и смотрел в окно за пробегающими мимо домами и деревьями. Сама затея отправиться в лес вызывала у него бурный кошачий восторг – он уже бывал в таких поездках и с нетерпением ждал прибытия на место. Но чего кот никак не мог понять – зачем было опять портить мясо? Снова, в который уже раз, он пытался объяснить Степану Ивановичу, что так обращаться с едой – кощунство. Тимофей даже стащил со стола большой кусок, надеясь, что хоть этот удастся спасти, но был разоблачен, опозорен и выдворен с кухни. Его назвали «воришкой», а ведь он всего-навсего хотел сохранить первозданный вкус продукта, не позволить надругаться над ним! Но нет! Эти варвары снова все испортили. Где-то в душе у Тимофея сегодня плакал маленький котик-гурман.

В «Солнечный» приехали к полудню. Пока расселились, пока отдохнули с дороги, а там уже и мясо замариновалось – пора приниматься за шашлыки.